Книга «ШИРОКО ШАГАЯ»
- Обложка
- Содержание
- 1968 г.
- 1977 г.
- 1978 г.
- 1979 г.
- 1980 г.
- 1981 г.
- 1982 г.
- 1983 г.
- 1984 г.
- 1985 г.
- 1986 г.
- 1987 г.
- 1989 г.
- 1990 г.
- 1991 г.
- 1992 г.
- 1993 г.
- 1994 г.
- 1995 г.
- 1996 г.
- 1997 г.
- 1999 г.
- 2000 г.
- 2001 г.
- 2002 г.
- 2004 г.
- 2006 г.
- 2007 г.
- 2008 г.
- 2009 г.
- 2010 г.
- 2011 г.
- 2012 г.
- Условные обозначения
21 октября 1980 года минут за пять до назначенной в полдень встречи с Юрой, я решил осмотреть душанбинский вокзал. Не прошел я и двух шагов, как не кто иной, как Юра, окликнул меня. Встреча произошла, и путешествие началось. Юра, живший в Душанбе уже неделю, остановился в какой-то гостинице, откуда его пытались несколько раз выгнать, и именно в этот день его оттуда выселили. Но теперь у него не будет проблем: нас стало четверо, и с нами есть палатка. Ознакомившись с городом, добрались до автовокзала, с тем чтобы разузнать дальнейшие способы нашего передвижения. Диспетчер сказала, что в 8.00 ежедневно ходит рейсовая машина в Айни через перевал Анзоб. Это нас вполне устраивало, так как для того чтобы попасть к началу путешествия – повороту на Искандеркуль, нам надо перевалить через Гиссарский хребет по дороге Душанбе–Ташкент. Мы беспокоились, не закрыта ли эта дорога – время-то уже не летнее. Естественно слова диспетчера нас вдохновили и мы пошли путешествовать по городу.
Увеличить схему маршрута по Фанским горам
В ходе нашей экскурсии зашли в какую-то столовую, специализирующуюся, как обещал Юра, на русской кухне. Действительно, мы ели борщ в тот момент, когда сидевший за соседним столиком стройный лейтенант окликнул нас. Вот так встреча! Это был Андрей Чудинов, окончивший институт в один год с нами и теперь проходящий в Душанбе двухлетнюю воинскую службу. Это было первое приключение в нашем большом среднеазиатском похождении.
После обеда мы посетили Душанбинское бюро по туризму и экскурсиям. Подобные бюро почему-то во многих городах расположены в изысканно захолустных местах. В столице Таджикистана оно было найдено нами после долгих поисков в самом центре запутанного лабиринта грязных узких улочек, идя по которым, мы вызывали всеобщий интерес. В бюро по туризму Таджикского совета мы были тепло встречены инструктором Ганиным. Когда речь зашла о необходимости переваливать Гиссарский хребет, он рассказал, что неделю назад с трудом пробился на машине через Анзобский перевал, и добавил, что сейчас он уже закрыт. Вообще он посоветовал лететь в Самарканд и пройти наш маршрут в обратном направлении. Далее инструктор Ганин описал возможные трудности нашего пути, сделал отметку в маршрутной книжке, пожелал счастливого пути и будущих визитов в эти края в летнее время.
Таким образом, мы стали обладателями противоречивых данных о возможности проезда через Анзобский перевал. Решили, что инструктор лучше осведомлен. Тем более он дал нам сводку погоды на Анзобском перевале: минус 8o, глубина снега – 38 см. По-видимому, нам придется идти через Анзобский перевал пешком, а уже потом на основном маршруте искать возможности сокращения пути, чтобы уложиться в контрольный срок.
Ночь провели в палатке рядом с автовокзалом на необитаемом пятачке городской территории, окруженном со всех сторон густонаселенными районами. Утром мы хотели уехать на автобусе до кишлака, максимально приближенного к Анзобскому перевалу. В 7 утра мы пошли с Володей клянчить бензин для нашего примуса. Это, как известно всем туристам, далеко не столь простая задача, как кажется на первый взгляд. Получив десятка полтора отказов, в том числе крайне вежливых и не очень, мы уже готовы были отчаяться, но тут подошла еще одна машина. Нам сразу бросилась в глаза надпись «Айни» на ее ветровом стекле. Разговорившись с шофером, мы поняли, что это и есть та самая машина, что идет через перевал, о которой накануне нам говорила диспетчерша. Этот рейсовый грузовичок вот-вот уйдет, перевалит Гиссарский хребет и часа через три достигнет вожделенного поворота на Искандеркуль.
Нам оставалось утешать себя только добытым бензином, по иронии судьбы именно у той машины, на которой нам следовало бы ехать. Инструктор Ганин был не прав!
Шофер клялся, что машина придет и на следующий день, однако из-за резкого ухудшения погоды этого не произошло. Итак, мы потеряли один день. Условно, конечно, поскольку мы отлично провели время в Душанбе.
 |
 |
Следующее утро выдалось очень ненастным и тоскливым. Доехать на автобусе мы смогли только до селения Хушьёри, дальше мы топали минут сорок по дороге, прежде чем загрузились в КамАЗ, идущий в карьер. Потом снова пошли пешком. Вскоре из-за поворота выскочил велосипедист. Увидев нас, он что-то дико заорал и резко затормозил. Мы обменялись приветствиями. Выяснилось, что он с другом едет уже тридцатый день, и старт их был ни где-нибудь, а в... Нальчике. Что касается своего друга, велосипедист из Москвы предположил, что тот миновал это место накануне... От него мы узнали много ценной информации об Анзобском перевале. Там наверху туман, гололед, но проехать можно. Ему это с честью удалось, хотя вид у него, скажу откровенно, был довольно жалкий.
До поворота к населенному пункту Хазора нам вновь удалось проехать, а дальше на перевал мы уже шли пешком. Не скажу, что машин не было совсем. Нас обогнали перегруженный «газик» и пара бензовозов. Наконец, натужно ревя, с нами поравнялась еще одна машина. Мы замахали руками, машина нехотя остановилась. Она везла какой-то важный народно-хозяйственный груз, и в кабине сидела сопровождающая. Секундного замешательства шофера было достаточно – в кузов, описывая незамысловатые траектории, полетели рюкзаки. Это вызвало бурю протестов строгой тетеньки при исполнении, и стало ясно, что мы на этой машине не прокатимся. Однако начавшиеся переговоры позволили достичь некоторого компромисса: Юра был делегирован в кабину как сопровождающий нашего груза. На перевале Анзоб он должен сойти и ждать нас. Мы пришли на перевал через два с половиной часа. Выше трех километров – минимальная видимость, ветер, гололед, снег. В нашем воображении без энтузиазма предстает картина холодной ночевки на высоте 3372 м. Судьба же оказалась благосклоннее: неожиданно из тумана выплыл большой черный силуэт, напоминающий дом. Галлюцинация? Нет, это, на самом деле дом и я вижу Юру, машущего нам рукой из окна второго этажа. Мы вваливаемся в жарко натопленное жилище. Первый пеший день позади!
Испробовав кислого козьего творога и изрядно сократив запасы хлеба таджикских дорожников, мы начали изучение жизни на перевале. На противоположной стороне дороги располагалось несколько домиков метеостанции. Мы познакомились с их обитателями. Это были две девушки и два парня. Каждому из них не было и двадцати лет. Выяснилось, что в их появлении на перевале, оторванном зимой от всего остального мира, повинна романтика. Девчонки окончили Новосибирское метеоучилище и попали сюда на перевал по распределению на один сезон. Прожив на Анзобе всего два месяца, они уже мечтают о другой жизни... «Везде хорошо, где нас нет!»
Отношение синоптиков к нам первоначально находилось где-то между безразличием и легким непониманием. После десятиминутной беседы они пригласили нас всех переночевать у них в доме. Мы, не скрою, с радостью приняли это предложение. Провести вечер с таджиками было бы тоже занятно, но метеорологи были нам интереснее. Языковой барьер тоже сыграл свою роль.
Пока девушки готовили изумительный, как выяснилось позже, плов, мужская половина играла в бильярд, расположенный в соседней комнатке. Мы с Юрой сыграли лучше всех. На игре остальных, по-видимому, сказалась высота над уровнем моря. Не думаю, что кому-нибудь из нас удастся сыграть на большей высоте.
Во время ужина мы попробовали несметное количество разных яств, которыми обеспечены на зиму метеорологи: маринованная морковь, тресковая печень, сгущенное молоко, тушенка. Со своей стороны мы предложили шоколад и содержимое зеленой фляжки. Трапеза проходила под звуки магнитофона. Телевизор у ребят сломался, и на всю зиму они остались без этого источника информации. Впрочем, они объяснили, что это их не слишком расстроило, поскольку телевизор ловил только зарубежные станции. Появление на экране дикторов программы «Время» было выдающимся событием.
Ужин прервался в тот момент, когда синоптикам надо было выходить в эфир со сводкой погоды. Делают это они круглосуточно, через каждые три часа весь год.
Спать нас разместили по разным комнатам, скромно, но уютно обставленным: женские руки чувствуются и на трехкилометровой высоте. Книжный шкаф был заставлен учебниками. Одна из девчонок мечтает поступить в институт. Пожелаем ей удачи...
Погода утром была изумительной. При спуске с перевала за нами увязался пес. Мы тщетно пытались уговорить его не терять высоту, но он стойко шел за нами 15 километров. Он, бедняга, никак не ожидал от нас предательства: в километре от кишлака Анзоб мы сели в попутную машину, идущую с перевала. Собака жалобно помахала хвостом, и пыль из-под колес УАЗа скрыла ее.
В чайхане мы перекусили. Это не было лишним, так как при спуске мы ограничились пробой минеральной воды из источника типа нарзан. Шофер, молодой русский парень, ехал из Хорога. Он был очень рад нам, заявив, что таджики ему до смерти надоели. Особенно интересно было мне, поскольку я сидел в кабине, и шеф рассказывал мне истории о каждом повороте дороги. В одном месте он счел нужным остановиться и организовать нам экскурсию. В этом месте реку Ягноб перекрыл обвал, и она несколько сотен метров течет под землей. Там, где река фонтаном вырывается наружу, установлена смотровая площадка. Наконец, на 133-м километре машина остановилась, и шофер с некоторым (мне так показалось) огорчением сообщил, что поворот на озеро Искандеркуль достигнут. Отличный парень!
Я пытался вручить ему червонец, но он не очень вежливо отверг его и высказал по этому поводу свое мнение, которое я не стану воспроизводить. 
В том месте, где Искандердарья и Ягноб, сливаясь с шумом, образуют Фандарью, согласно некоторым схемам, расположен кишлак Работ. Но еще инструктор Ганин в Душанбе сказал нам, что кишлак называется Рават и расположен он на берегу Ягноба несколькими километрами выше места его слияния с Искандердарьей. Однако, как я ни смотрел во все стороны, после крупного селения Такфон до нашей окончательной остановки никаких населенных пунктов не наблюдалось. В одном месте стояли какие-то сараи, но на жилой кишлак они были мало похожи. Получается, что Ганин ошибся во второй раз. Там, где мы вышли из машины, на правом берегу Искандердарьи располагался крупный поселок городского типа Зеравшан-2, не нанесенный ни на одну из имевшихся в нашем распоряжении карт. В магазине мы частично пополнили запасы и, перейдя по мостику, расположенному за поселком, на левый берег реки, пошли на Искандеркуль. Часть однообразного пути нам удалось проехать на попутной машине, являющейся в это время года здесь большой редкостью.
К вечеру мы попали на берега фанской жемчужины – озера Искандеркуль. Небольшое по площади и расположенное на значительной высоте, озеро исключительно красиво. Озерная вода кристально чиста и прозрачна до большой глубины. Искандеркуль расположен в глубокой котловине, окружающие его горы возвышаются еще на два километра. Их вершины покрыты снегами, а склоны – осенними желто-красными деревьями. Озеро имеет огромный сток воды, превышающий во много раз сток из знаменитого озера Севан в Армении. Искандеркуль образовался относительно недавно в результате какого-то грандиозного обвала. Интересно, что первоначальный уровень воды в озере был на 117 метров выше нынешнего, затем часть запруды была смыта, и поверхность озера понизилась на 67 метров. Вода не успокоилась на достигнутом и опустилась со временем еще на 30 метров, прежде чем озеро приняло современный вид. Следы предыдущих уровней видны на склонах гор. 
Летом на озере не так безлюдно, как было сейчас. Здесь работают метеостанция, геологическая партия, турбаза, живет лесник. В конце октября все население озера, удивленное столь поздним посещением туристов, сбежалось на нас посмотреть.
Пока Юра сушил палатку и беседовал с лесником, любезно согласившимся пустить нас в свой дом переночевать, остальные участники группы отправились на экскурсию к водопаду Фанская Ниагара. Водопад расположен в одном километре от озера на реке Искандердарье в тесном и холодном ущелье. Смотровая площадка, нависающая над беснующийся стихией, представляет собой металлический лист, придавленный бетонной плитой. Вся эта невообразимая консоль выглядит ненадежно, и об этом свидетельствует знак, запрещающий на нее заходить. Любуемся ревущим водопадом с высокого утеса. В нижней части потока солнце, играя с миллионами брызг, образует полукруг радуги, цепляющийся за старчески сгорбленную над пропастью тысячелетнюю арчу.
Подходим к дому в тот момент, когда солнце садится за яркие осенние исполины гор.
Проснулись все почти одновременно от шорохов и скрежетания на чердаке.
– Лисы, – спокойно зевая, отметил лесник.
Спорить мы с ним не стали, хотя, по-моему, это были более прозаические животные.
Расставаться с Искандеркулем не хотелось. Юра в шутку даже потребовал дневку. Я не хотел спешить, и мы вышли позднее десяти. Целый час мы шли вдоль озера по его северо-западному берегу, ярко освещенному солнцем. Оно грело так сильно, что, оказавшись в ущелье Каракуля, пришлось поспешно открывать рюкзаки и утепляться.
Взобравшись на высокий левый берег, на противоположной стороне можно наблюдать строения кишлака. Это последний населенный пункт. Следующий уже известит об окончании похода. Через некоторое время наш путь преграждает река Арг. В месте ее слияния с рекой Каракуль моста нет, и в весеннее время переправа, должно быть, не проста. Сейчас мне удается преодолеть реку одним прыжком, при приземлении рюкзак, правда, резко бьет меня по затылку, но это ерунда, поскольку ноги остаются сухими.
Далее путь наш пролегает по живописной долине, огибающей пирамидальную гору, закатом солнца за которую мы любовались накануне. Слева в узком ущелье шумит река. В месте нашего обеда долина несколько расширяется, река покидает каньон и образует тихую заводь. В послеобеденной неге трудно представить, что мы находимся на высоте двух с половиной километров на берегу горной реки в сердце Памиро-Алая.
Тропа и после обеда шла по левому берегу. Иногда она весьма высоко поднималась над рекой, иногда до реки был метр-полтора. Во время предпоследнего перехода мы достигли настоящего густого леса. Идти приятно: тропа устлана густым покровом сухих листьев и замысловато петляет среди деревьев. Мы шли по отличному ковру производства осени. Здесь же мы встретили двух аборигенок, собиравших хворост. При виде нас они перепугались и не ответили на наши приветствия, а их собачонки сначала залились звонким лаем, а потом бросились наутек.
Вскоре нас всецело поглотили проблемы ориентирования: где-то поблизости должно быть ущелье Дукдона, по которому нам предстоит идти дальше. Впереди справа виднелась какая-то щель. Я долго не мог поверить, что ручеек, бегущий по дну этого темного узкого и холодного распадка, и есть Дукдон. Карта говорила именно об этом. Пришлось ей поверить, и не напрасно: в начале крутого подъема на одном из камней была нарисована масляной краской стрелка с надписью «На пер. Дукдон».
В устье Дукдона прекрасные поляны, изобилие хвороста, вода... Что может быть лучше отдыха в таком райском местечке после перехода через перевал? Остановиться здесь было весьма заманчиво, но я принял ошибочное решение сделать еще один тридцатиминутный переход для того, чтобы подняться ближе к перевалу. Начавшийся подъем оказался очень утомительным, и в какой-то момент я понял, что следовало остановиться внизу: крутому набору высоты не было конца, и ни одной сколько-нибудь ровной площадки для ночевки нам не попадалось. Но именно на исходе тридцатой минуты тропа вплотную подошла к совершенно отвесной скале, венчавшей весь левый берег Дукдона. В этом месте оказалась маленькая и очень уютная ровная площадка. Над ней располагался уступ скалы, надежно защищавший ее от возможного камнепада. Об этой защите говорил и грунт, свободный от камней, в то время как на расстоянии пяти-шести и более метров от скалы вся земля была покрыта солидным слоем мелких камней. Лучшее место ночевки найти было невозможно.
Утром при дальнейшем подъеме мы отметили своеобразие местных ущелий: после крутого участка неизбежно следует практически ровная поляна, и так много раз. Через час после выхода мы достигли места, в котором ущелье круто поворачивает влево и значительно выполаживается. Совершенно незаметно прошло время еще трех переходов, пора было становиться на обед. К этому моменту мы уже вошли в зону сплошного снежного покрова, и, признаюсь, мне казалось, что перевал за следующим поворотом. Однако за одним поворотом следовал другой, третий, четвертый, а перевала и в помине не было. В моих наглых планах было пообедать на перевале, поэтому психологически было трудно согласиться с нереальностью собственного расчета и объявить обед в месте, с которого не видно перевальной седловины и неизвестно, какое до нее расстояние. Обед состоялся на большом камне. Мы уже пересекли рубеж высоты в три километра над уровнем моря. Солнце пекло нещадно. Сапоги, казалось, вот-вот должны начать плавиться, время от времени их приходилось охлаждать, погружая в снег.
После обеда стало еще труднее: подъем пологий, но снега почти по пояс. Каждый шаг проваливаемся по колено, а иногда и глубже. Добираемся до места, где ручеек пробил себе путь сквозь снег, и идем прямо по нему. Это нетрудно, но только троим. Андрей, идущий в ботинках, вынужден идти по берегу, продолжая проваливаться в снег.
Мною была допущена ошибка, когда при подготовке к походу я предложил всем брать обувь на свое усмотрение. Следовало предвидеть многоснежные перевалы. Я понимал, что снега нам не избежать, но не смог предположить, что его будет так много. Андрей, не имевший сапог, стал жертвой этой ошибки. Если еще говорить о недостатках, то можно отметить недостаточное разнообразие наших продуктов и практически полное отсутствие мясного. Но если я частично виноват в том, что у Андрея нет сапог, то в отсутствии твердокопченой колбасы в магазинах не повинен. Впрочем, скоротечность похода не позволила нам сильно похудеть, а мяса мы поели в Пенджикенте. Кроме этих двух помарок, остальное, на мой взгляд, прошло отлично. Сейчас эти воспоминания только приятны, тогда же мне было не до смеха.
Я отвлекся. Наконец перед нами появилась перевальная седловина, но солнце уже клонилось к горизонту. Когда оно зашло за гору, в течение двух-трех минут похолодало градусов на двадцать. Впереди справа вдруг раздался грохот, и мы стали свидетелями схода небольшой снежной лавины, которая не подняла нашего настроения.
Надо было подумывать о ночлеге, хотя до перевала уже рукой подать – примерно полтора километра почти совершенно пологого пути по глубокому снегу. Но, учитывая усталость и резкое похолодание, я пришел к выводу о целесообразности немедленной остановки. Юра оценил местность и выбрал безопасную площадку между двумя камнями. После этого он сбросил рюкзак и начал энергично прыгать то на одной, то на обеих ногах, сочетая полезное (уплотнение снега под палатку) с приятным (согревание). В это время я помогал Андрею. После того как солнце скрылось за горой, его ботинки мгновенно обледенели и смерзлись до такой степени, что он уже был не в силах развязать шнурки без посторонней помощи. Бедняга дрожал всем телом. Представляю, как ему было нелегко. Я растер Андрею ноги водкой, после чего он засунул их в рюкзак со спальными мешками, которые еще хранили тепло ушедшего солнца. После описанных процедур Андрюша начал постепенно отогреваться и решил принять таблетку эритромицина. 
На ужин группа ограничилась чаем, приготовленным из снега на примусе. Печенье, конфеты и прочие сладости все жевали уже внутри спального мешка.
Ночевка не отличалась особой комфортабельностью, но прошла нормально. В нашем общем спальнике было сносно. Что самое противное в холодной ночевке? Конечно, подъем, а точнее – момент вылезания из теплого спального мешка. Не покидая его, я выглянул в щель палатки. Мой нос не почувствовал ничего, кроме холода, а глаза увидели верхушки окружающих гор, озаренные лучами восходящего солнца. Прикинув в уме, я пришел к выводу, что солнце осветит нас не ранее чем через час. Выскочить из палатки наружу – все равно что броситься в холодную воду. Наконец мы с Вовой выбрались и начали готовить примус к работе. Термометр показывал десять градусов мороза. Попив чаю, наша группа начала довольно вялые сборы. Вся мокрая одежда превратилась в сплошной лед. Штаны Андрея можно было ставить в качестве часового на входе в наш лагерь, а мои носки оказались точными копиями ног...
Через час после подъема из-за горы показалось солнце. Его лучи моментально принялись нагревать все вокруг. Снег стал подтаивать. Температура даже в тени достигла двух градусов тепла. Часовой рухнул, носки стали вновь носками, а сборы резко ускорились, и через сорок минут мы продолжили путь. В небе не было ни облачка. Все предвещало успешное преодоление перевала.
Мы по очереди торим тропу в глубоком снегу. Приболевший Андрей мужественно замыкает шествие. Благополучно достигаем перевальной седловины около 12 часов дня, ищем тур. Кругом кучи камней, во многих спрятаны какие-то банки, склянки, но записки мы нигде не находим. Обидно, но не за ней же мы, в конце концов, шли. Пишем и оставляем свое послание следующим туристам. Вероятно, записка пролежит всю зиму и будет обнаружена где-нибудь в районе майских праздников 1981 года.
Пока мы фотографируемся на фоне массивного валуна с надписью «Дукдон», Юра исследует дальнейший путь спуска. Прямо по курсу висит снежный карниз. К счастью, он прерывается на два-три метра в самой нижней точке седловины, и это позволяет нам начать спуск именно в этом месте. Через двести метров достигаем пологого скального выхода, который практически бесснежен. Последующие два с половиной часа расходуются на спуск по этому гребешку, расположенному в донной части кулуара, ведущего с перевала. Спускаться приятно, но в какой-то момент гигантская гора Дукдон, обвешанная висячими ледниками и возвышающаяся на тысячу метров над перевалом, закрывает солнце, и снова становится холодно.
Спуск привел нас на ровный участок, напоминающий не горную местность, а зимние поля равнинного совхоза. Поле мы пересекаем строго по прямой и в конце этого перехода с удовлетворением убеждаемся, что «зима» кончается: ручеек пробивает себе дорогу через снег, который спустя час ходьбы сам превращается в диковинку. Мы слегка перекусываем, а затем, спустившись еще немного и форсировав Пушневат, останавливаемся на правом берегу реки Арчамайдан. На ровной зеленой лужайке мы устанавливаем палатку, разводим костер. Оглядываемся назад: над перевалом нависло облако, грозящее превратиться в тучу. Что ж, мы славно поработали и своевременно покинули снежное царство. 
Невозможно описать то чувство удовлетворения, радости, восторга, когда меланхолично сидишь у костра и не спеша пьешь чай в конце незабываемого, трудного и такого прекрасного дня...
Долина реки Арчамайдан – настоящий заповедник. Спускаясь по ней вниз на следующий день, мы неоднократно видели то зайцев, перебегавших нам дорогу, то стайки куропаток с шорохом выныривавших прямо из-под наших ног. Здесь проходит несколько плановых туристских маршрутов, в том числе всесоюзных. Тропа на этом участке вытоптана так здорово, что можно ехать даже на мотоцикле с коляской. Вместе с тем, приятно отметить полное отсутствие следов человека: нет мусора, нет костровищ. На протяжении всего путешествия мы ни разу не встретили других туристов, сезон уже прошел. Все это создавало полную иллюзию девственности Фанских гор.
Слева показался могучий ледник Сарыходан. Однако мы не могли в полной мере оценить его грандиозность, поскольку верхушки гор оказались затянуты облаками и ледник виделся нам в дымке. Ниже места впадения реки Агмат через Арчамайдан переброшен мостик. От него, судя по карте, на перевал Мунора идет тропа, траверсирующая склоны гор. Мы пошли по ней, но уже минут через двадцать она потерялась, и мы были вынуждены карабкаться, как горные козлы, по осыпям вместо того, чтобы спокойно продолжать движение вдоль реки.
С каждым шагом дорога становилась все менее проходимой. В какой-то момент нам все это надоело, и мы лихо скатились к реке по мелкой осыпи. Перебраться на правый берег не составило труда, и вскоре по прекрасно натоптанной тропе мы достигли устья Нагнута. Здесь на правом берегу Арчамайдана довольно обширная пойма. Володя высказал предположение, что раньше это место было обитаемым. Впоследствии Юра подтвердил это. После того как было решено устроить полудневку, он, вооружившись ножом, полез па соседнюю гору за мумием. Сверху он видел ряды ровно сложенных камней, от которых когда-то была очищена речная долина, служившая сельскохозяйственными угодьями. Мумие Юра не нашел, а вместо него принес несколько миндальных орехов. Во время Юриного путешествия мы сначала наблюдали за ним в подзорную трубу, но потом он исчез за выступом скалы, лишив нас такого увлекательного занятия. 
Из-за нехватки времени решили ограничиться радиальным выходом на перевал Мунора, а, вернувшись с него, продолжить движение вниз по Арчамайдану. Закладку делать не имело смысла, поэтому, с согласия всех участников, был брошен жребий: кому на следующий день оставаться в лагере, а кому совершать восхождение на перевал Мунора. Жребий решил, что следующий день – дневка для Володи.
Остальные участники утром, плотно позавтракав и захватив немного сухих продуктов, отправились на перевал. Несли по очереди один легкий рюкзак. За один переход набрали солидную высоту. По крайней мере, несколько парнокопытных, пробежавших далеко внизу, казались стайкой муравьев. На скорости мы не обратили должного внимания на развилку и проскочили направо, поскольку левый кулуар, расположенный в тени, был забит снегом. Мы же продолжили путь по мелкой каменной осыпи без малейшего намека на снег. В конце второго перехода мы были уже так высоко, что нашему взору открылась грандиозная панорама всего Памиро-Алая. Фанские горы во главе с громадной Чимтаргой лежали перед нами как на ладони. Наше внимание, конечно, привлек и перевал Дукдон, открывшийся на востоке.
Однако некоторые топографические размышления указывали на то, что мы вышли не к самому перевалу Мунора, а к маленькой седловине под высотой 3780 м. Мы оказались уже на двести метров выше перевала, но в двух километрах севернее. Спуск к перевалу оказался сложнее всего предыдущего подъема. Во-первых, он пролегал по снегу, так как гребень, ведущий на перевал, большую часть времени находится в тени огромной горы, возвышающейся над Мунорой с юга, во-вторых, ухудшилась погода и даже пошел снег; и, наконец, мы слишком резво начали. Это я оценил на себе. Пришлось долго терпеть, пока не открылось второе дыхание.
На перевале, так же, как и на Дукдоне, полно всякого мусора. Множество консервных банок извлекли мы из-под снега, но ни в одной не обнаружили никакого послания. Я стал писать записку, а Юра с Андреем принялись рассматривать вид с перевала: на востоке ничего не было видно из-за облачности, а на западе тянулся хребет с несколькими перевальными седловинами. Мы определили перевал Тавасанг и убедились, что он практически бесснежен и до самого верха зеленеет травой.
Спускались мы по несколько иному пути. Иногда удавалось скользить по снежному склону и за полминуты терять довольно много высоты. Потом, покинув снежную зону, мы продолжали спуск по мелким осыпям, что также достаточно быстро, а кроме того, еще и увлекательно. Когда же мы достигли торной тропы, Юра, демонстрируя отличную физическую подготовку, устроил форменные бега. Он несся по тропинке, как атлет, выкрикивая лозунги о пользе бега и удобствах его применения при спуске с горы. К сожалению, до меня доносились только отрывки фраз: в ушах свистел ветер. Кросс продолжался до самого лагеря. Едва форсировав Арчамайдан, мы принялись криками извещать Володю о своем приближении. За время нашего отсутствия он сварил замечательный обед. Эти труды словно смерчем были сметены нами за несколько минут. После этой лихой трапезы Юра с Андреем легли отдыхать в палатке, а мы с Вовой придумали довольно оригинальное и увлекательное занятие – игру в чику. Мелкая разменная монета кочевала из кармана в карман и в конце концов распределилась примерно поровну, хотя часть ее, очевидно, навсегда осталась вбитой в гостеприимную таджикскую землю.
Наш лагерь быстро оказался в тени. Солнце зашло за пирамидальную гору, расположенную на противоположном берегу реки. Больше мы его в этот день не видели, хотя склоны гор, сбегающие к нашей поляне, еще долго купались в его лучах.
Юра включил радиоприемник, и долина наполнилась звуками последних известий. Юра и радиоприемник, радиоприемник и Юра – неразделимые в походе понятия. Как-то вышла дискуссия о том, следует ли иметь в походе такой источник информации. О вкусах, конечно, не спорят, но мне кажется, что приемник желателен, поскольку кроме развлечения может иметь полезное применение: местные прогнозы погоды, точное время и т.д. Об этом всегда говорит и Юра. Того же, кто в походе стремится отдохнуть от всякой информации, хочу уверить, что транзистор не несет так уж много новостей. По собственному опыту могу сказать, что после похода всегда интересно и ново читать пачку старых газет.
А сейчас над долиной зазвучала ненавязчивая музыка. Володя палочкой разгребает что-то в костре, Андрей смотрит на пламя, а я прихожу к выводу, что горы прекрасны и ради такого вечера, костра, ради этой музыки, плывущей словно туман по долине, стоит потеть на высоких перевалах. Можно сюда прийти и минуя сложные пути, но тогда не было бы удовлетворения, чувства победы. Победы нет без борьбы!
Утренние сборы всегда в каком-то смысле ритуальны: каждая вещь с достоинством погружается в определенное место, вынимается, засовывается снова, разворачивается, примеряется, упаковывается, уминается и т.д. Я заметил, что обычно собираюсь быстрее всех. На Тянь-Шане в мае 1980 года, мне помнится, проворнее всех был Юра, но сейчас ему не до скорости. Кроме палатки, примуса и прочих чисто походных предметов, у него имеется масса вещей, выдающих в нем фантастического командировочного, отправившегося в пункт назначения пешком через горы. Он складывает тетради, книгу, огромную пластмассовую коробку с перфолентами, перфокарты и прочее, прочее. На самый верх водружаются модные ботинки сорок шестого размера – подарок сыну. Рюкзак приобретает суровый вид, Юра взваливает его, и группа покидает лагерь.
На первом же переходе над нами злую шутку сыграла карта. Тропа все время шла по левому берегу, однако на карте она обозначена на правом. Мы перебрались через реку. По правому берегу действительно шла чахлая тропочка. Вскоре она потерялась. Мы, продираясь сквозь заросли, добрались до непроходимого места: правый берег превратился в отвесную скальную стену. Ее можно было обойти верхом, но это выглядело нецелесообразным, поскольку по левому берегу все время шла едва ли не конная тропа. Пришлось вновь форсировать реку. 
В конце второго перехода мы повстречали первого за последние пять дней человека. За полчаса до этого события мы уже предвидели его появление, так как вдали, почуяв наше приближение, принялись лаять собаки. Наконец, мы увидели пожилую женщину, стремительно спрятавшуюся в жалкой хибарке. Потом, увидев, что мы не хотим сделать ровным счетом ничего плохого ни ей, ни ее козам и собакам, она вышла и доброжелательно стала что-то нам говорить. Ни мы, ни она не поняли ничего. Раньше меня поражало число людей в СССР, согласно переписи населения, не владеющих русским языком. Оно казалось мне завышенным, то есть я полагал, что в Советском Союзе все говорят по-русски. Теперь, посетив несколько республик Средней Азии, я ощущаю его реальность: пожилые женщины, например, практически поголовно не владеют русским языком.
Вскоре мы достигли места, где от слияния рек Арчамайдан и Сарымат образуется река Кштут. Здесь нам встретились еще несколько человек и строений. Перейдя Сарымат по мосту, мы оказались на дороге, по которой в случае необходимости может пройти автомобиль. По ней дошли до устья Зиндона. Однако, чтобы попасть на противоположную сторону Кштута, пришлось пройти до моста и потом возвращаться уже по правому берегу. Лагерь мы разбили на левом берегу Зиндона метрах в двухстах от его устья в прелестных зарослях облепихи рядом с характерным высоким тополем. Далее мною было задумано посещение озера Малое Алло радиальным выходом. Юра признался, что ему не слишком хочется его посещать, а Андрей, к сожалению, вовсе расхворался, и о его участии в радиалке не могло быть и речи. Очевидно Андрея, приболевшего на Дукдоне, окончательно вывел из строя перевал Мунора. Однако из того, как он рвался на этот перевал, я заключил, что он чувствует себя вполне нормально, и согласился на его участие в вышеупомянутой жеребьевке. Может быть, тогда я ошибся, но оставить Андрея в лагере волевым решением у меня не хватило духу. Добавлю лишний раз, что погодные условия на Муноре были тяжелыми, все замерзли, и я, признаться, перед игрой в чику в профилактических целях съел таблетку.
Такое положение привело к тому, что мы с Вовой, подкрепившись сухим обедом, приятно скрашенным дикой облепихой, отправились на озеро Малое Алло вдвоем. По дороге, весьма живописной и занявшей около двух часов, нам попалось на встречу несколько местных жителей, везущих сено с высокогорных пастбищ на симпатичных ишаках. Когда я сфотографировал одного из аборигенов, он соскочил с ишака, кинулся ко мне и стал трясти мою руку и хлопать по плечу. Это было трогательно. Вообще же отношение к нам со стороны местных жителей было почти всегда положительным.
Озеро представляет собой небольшой водоем вытянутой формы, не имеющий видимого стока. Длина озера – сто метров, ширина не более тридцати. Весной размеры озера, пожалуй, мало увеличиваются, поскольку все берега его очень круты. Кроме того, стоит уровню воды подняться, как она тут же начнет выливаться через край огромной чаши, образуя, таким образом, видимый сток. В остальное время года вода из озера уходит под землю и вырывается наружу бурным потоком двадцатью метрами ниже. Под озером Зиндон образует каскад водопадов. Глубину озера нам установить не удалось, но метров на пять от берега можно отойти в болотных сапогах. Вода в озере прозрачна, имеет зеленоватый цвет за счет различных водорослей. По правому берегу идет заметная тропа на озеро Большое Алло и далее на перевал Чимтарга.
Пробыв на озере Малое Алло тридцать минут, мы с Володей преодолели обратный путь и застали наших друзей за прослушиванием радиоприемника.
Следующее утро было прохладным, идти до Зимтута немного, поэтому мы, позавтракав, стали дожидаться выхода солнца из-за гор. Потом мы покинули живописную оранжевую облепиховую поляну и продолжили свой путь. Я уже говорил, что вдоль Кштута идет грунтовая дорога. По ней нам удалось за полтора часа дойти до аула Газа. Аул расположен на огромных пологих склонах горы. Деревьев мало, кругом стоит пыль. Создается впечатление, что гора, нависающая над Газой, очень неустойчива и от незначительного толчка погребет аул под собой. Гора несет и другие неудобства: аул лишен радио и телевидения. Кажется, в ауле нет никого, кроме детей. Они ватагой бросились за нами и стали кричать что-то непонятное. Ми угостили их конфетами, и это было ошибкой. Теперь они уже ни за что на свете не хотели от нас отставать. Их становилось все больше и больше, они сбегались к нам, словно ручейки с гор.
– Рус, рус, ... мать, дай значок, – кричали они, привлекая к себе наше внимание мелкими камешками. Да, крепкие русские выражения поистине интернациональны!
Детвора стала потихоньку отставать, когда их родной аул скрылся за поворотом. Еще через один переход мы достигли реки Зурмеч. В этом месте с дороги отлично виден одноименный перевал. Внизу вдоль реки раскинулись плантации грецкого ореха, называемые на карте садом. Урожай орехов был уже собран, и, надо сказать, чрезвычайно тщательно, тем не менее, это было отличное место для отдыха. Здесь мы решили оставить рюкзаки и Володю, а сами – сбегать на разведку в Зимтут. Было очень заманчиво отправить телеграммы, купить продуктов, после чего денек-другой отдохнуть где-нибудь под ореховыми деревьями.
Достигнув Зимтута, мы поняли, что в наших грезах он был слишком приукрашен: почтой местные жители называли какой-то полуразвалившийся сарай, телеграфа не было и в помине, а продавец магазина, увидев нас, закрыл его на замок, схватил велосипед и куда-то умчался. По-русски никто не понимал ни слова. Положение становилось трагикомическим: мы достигли населенного пункта, но не могли ни послать телеграмму, ни даже узнать, как отсюда выбраться. К счастью, вскоре на шум пришел «мэр города» – председатель сельсовета. Он был настроен чрезвычайно дружелюбно и объяснил, что ближайший телеграф в Рудаки, а покинуть Зимтут можно рейсовой машиной до Пенджикента. Она отправляется из Зимтута в 9 часов утра. После этого председатель собрал нескольких мальчишек и велел им отыскать продавца магазина. Минут через десять его привели едва ли не под конвоем.
Магазин представлял собой маленькую клетушку, в которой были вперемешку навалены рыбные консервы, ткани, сахар, гвозди. В углу красовался самый значительный товар – ковер, покрытый толстым слоем пыли. Во все окна и в дверь за нами наблюдали десятки любопытных глаз. Когда мы набрали рыбных консервов, сухого вина и прочих прелестей, продавец вынес приговор:
– Одиннадцать рублей двадцать копеек!
Зрители восторженно загудели. Вероятно, они еще не встречали миллионеров. Над кишлаком еще долго торжественно звучало: «Одиннадцать рублей, одиннадцать рублей!»
Вечером мы поразили их еще больше. Именно в тот момент, когда к нам в лагерь прибыла их дружественная делегация, мы с Андреем играли в традиционную чику. В пыли на игровой линии стояла высокая кучка двадцатикопеечных монет. Окружив нас, ребята с открытыми ртами наблюдали за игрой и разошлись только после того, как монеты перекочевали из едкой пыли в карман удовлетворенного победителя. Мы угостили их на прощание диковинным шоколадом и расстались друзьями.
Ко всему этому можно добавить Вовины проделки. В наше отсутствие он отличился тем, что оказал квалифицированную медицинскую помощь пожилой таджичке, а после этого обменял свой походный фонарик на буханку местного хлеба. Это было чрезвычайно кстати: мы не ели его уже неделю, а в магазине хлеб не продавался...
Все эти события произошли в последний день октября 1980 года. Наш контрольный срок подачи телеграммы в Свердловск – 1 ноября. В связи с этим нам приходилось спешить, нужно было на следующий день любой ценой попасть в Пенджикент.
Рано утром мы во всеоружии ожидали машину на остановке в Зимтуте. Вскоре она подошла, причем из аула Газа. Машина являла собой обычный фургон повышенной проходимости, уже битком набитый пассажирами. В кузове сидело десятка три аксакалов, отара овец и женщина. Венчал эту славную компанию очень серьезный рогатый козел. Мы были последними пассажирами, которым удалось загрузиться в машину. Володя сидел на последнем боковом месте на коленях владельца козла. На Володе сидел я, а на мне – козел, причем последний всю дорогу остро переживал разлуку с хозяином и, видя во мне своего главного противника, постоянно тыкал мне в живот своей бородатой мордой.
Мы отлично добрались до Пенджикента, послали телеграмму и отправились в ресторан обедать. После обеда мы начали знакомство с райцентром Таджикской ССР. Началась вторая – цивилизованная – часть нашего среднеазиатского турне. Когда-нибудь я вернусь к этому путешествию, здесь есть что вспомнить: похождения Юры и письма, которые Володя писал в полной темноте; памятники узбекского зодчества и футбол в Самарканде; ночевки на мусульманском кладбище, преферанс в Ходжикенте и кое-что еще...