Книга «ШИРОКО ШАГАЯ»
- Обложка
- Содержание
- 1968 г.
- 1977 г.
- 1978 г.
- 1979 г.
- 1980 г.
- 1981 г.
- 1982 г.
- 1983 г.
- 1984 г.
- 1985 г.
- 1986 г.
- 1987 г.
- 1989 г.
- 1990 г.
- 1991 г.
- 1992 г.
- 1993 г.
- 1994 г.
- 1995 г.
- 1996 г.
- 1997 г.
- 1999 г.
- 2000 г.
- 2001 г.
- 2002 г.
- 2004 г.
- 2006 г.
- 2007 г.
- 2008 г.
- 2009 г.
- 2010 г.
- 2011 г.
- 2012 г.
- Условные обозначения
Тридцать первого мая 1993 года я встал в 5.00, поцеловал детишек, а вечером уже был в Анапе. Несмотря на всякие проблемы, экспедиция «Транскваказ-93» стартует. В Краснодаре было ТВ, трогательное прощание, братское похлопывание по плечам. Сели в автобус с водилой дядей Вовой, не понимающим шуток, и поехали в Анапу.
В ходе экспедиции «Транскавказ-93», руководит которой Александр Твердый, более известный как Базальт, планируется пройти весь Кавказский хребет от Анапы до Баку максимально приближенно к его осевой линии. Передвижение осуществляется только активными способами – на велосипедах и пешком.
Екатеринбург представлен в экспедиции весьма широко. В составе основной группы кроме меня Миша Семенов, главным координатором экспедиции, обеспечивающим связь основной группы со вспомогательными, является Сергей Симаков. И, наконец, киногруппа в составе Вячеслава Петухова и Владимира Романенко.
Задачи у участников 100-дневного путешествия весьма разноплановые: от простого прохождения маршрута с целью отдыха или удовлетворения спортивных амбиций до сбора научных данных по географии, геоморфологии, гляциологии и т.д.
Увеличить схему маршрута экспедиции «Транскавказ-93»
В Анапе ночевали в спортзале на татами. Утром съездил к морю. Оказывается, в Анапе есть высокий берег, а я думал, тут только болота с комарами.
Последними нас проводили Серега Симаков со своим семейством, отдыхающим на Черноморском побережье.
Тронулись в 9.45. Попозировали у вывески «Анапа» и покатили навстречу приключениям. На первом же подъеме я сдох. Однако вскоре выяснилось, что тормоза шаркают по заднему колесу. Потом о спицы и покрышки начал тереться велорюкзак. Ногой выгнул багажник. Пелотон в это время далеко укатил.
– Да ты закабанел, – прокомментировал Мержоев мои 79 кг. 
– Ерунда, я в отличной форме, неделю назад пробежал «Майскую прогулку» (марш-бросок на 50 км) за 5 часов 14 мин.
Места кругом красивые, южные. Дорога поднимается в горы по лесному коридору. Это напоминает один из походов с детьми в этих краях. Выше поселка Сукко шли практически пешком. Жара... Печет голову, руки, ноги. Иногда царапает какая-то растительность. Были безводные перекусы.
На каменном спуске Фредди получил прокол и поломал педаль. В 15.00 спустились к морю и начали ремонт. В начале пятого был объявлен обед. Рядом с морем фонтанирующий источник минеральных вод, за ним дикий берег. Обед великолепный: суп, сало, лук, укроп – то, о чем мечтал Фредди долгими дорогами «Большого Урала».
Лежу на лукоморье под сенью дуба, наслаждаясь тем, что нынче не мне надо принимать решения в ситуации, требующей одновременно серьезного ремонта, дальней езды и блаженного отдыха. Фредди ушел с педалью в поисках сварки к морякам-рыбакам на мыс Малый Утриш. Где-то рядом с нами знаменитый черноморский дельфинарий. Косые лучи солнца создают хороший контраст, но фотографировать не хочется. Устал. Костя Мержоев лежит в кустах. Его тошнит и знобит, вероятно, он перегрелся... 
В 19.50 поехали дальше. На ночлег остановились уже в сумерках, стремительно превращающихся в непроглядную южную ночь. В ее объятиях ставили палатку и ели.
Шум пустынного моря. Кваканье лягушек. Пение цикад.
Ночью какое-то животное стащило наше сало, случайно оставленное впотьмах без присмотра. Это становится неотъемлемой частью любого крымско-кавказского путешествия.
Рыбаки, с удивлением поглядывая на нас, извлекают из сетей утреннюю добычу.
Грунтовая дорога быстро кончилась, пошел асфальт. С перевала изумительный вид на озеро Абрау-Дюрсо. Чуть ниже седловины стоит дом из красного кирпича с причудливыми башенками. От него к морю тянется полоса виноградников. Чудесно, но... дымка.
Желающие охладиться полезли в озеро прямо возле запрещающего купание знака. Купили пирожки с творогом, пирожные разных сортов и две бутылки «Абрау-Дюрсо». Все это было тут же употреблено с согласия Андрея Ивановича Пенчукова, выполняющего на первом этапе экспедиции функции руководителя, штурмана, механика, врача и по совместительству завхоза.
После этого поползли на перевал. Тяжело: спиртовые пары, тепловой дискомфорт, недостаточная акклиматизация. Голова гудит, руки гудят, ноги гудят. Встречные машины не приветствуют нас, а только обдают горячими выхлопными газами.
– Козлы, – ворчит Базальт.
– На Урале люди лучше, – подтверждает Костя Мержоев.
Андрей Иванович заводит разговор о достоинствах социализма и о бесчеловечном лице нового экономического строя.
Под нами зацементированный Новороссийск. Поехали через город, игнорируя все правила дорожного движения. По этой причине я опять отстал. Потом еще пришлось ждать минут пять, пока милиция пропускала колонну автобусов с детьми. Еле догнал к началу подъема на Андреевский перевал, под которым поели сухарей и попили воды из садового шланга.
На подъеме я чуть не сдох. Все идем пешком. Только Пенчуков усвистал наверх, крутя педали. То ли он просто в фантастической форме, то ли возбужден знанием местности. А может, просто «на десять тыщ рванул, как на пятьсот...».
На перевале стоит обшарпанная башня.
– Здесь бы кабак устроить. Отбою от блатных не было бы, – говорит Костя.
Последний взгляд на море и крутой спуск. Падает Миша. Сильно падает, но поднимается и мчит дальше. Проскакиваем Ахонку и углубляемся в прохладный лес по грязной лесной дороге.
– Еще пара переходов и нагоним график, – сообщает Пенчуков.
– Слушай, может, дальше не поедем сегодня? – спрашивает Костя, лежащий на привале в тени с закрытыми глазами.
– График, график, – говорит Андрей Иванович.
Через полперехода Твердый скомандовал отбой, сославшись на неудовлетворительное состояние Миши. Настроение сразу вернулось. Ромашковые поляны, тенистые дубравы. Рай... Ужин с яичницей из двадцати яиц, купленных в Абрау и каким-то чудом завезенных за Кавказский хребет, приводит всех в восторг.
Третьего июня выехали в 8.00 с непоколебимой верой в успех. Грязненький проселок идет чудным южнорусским лесом. Кроны деревьев смыкаются над нашими головами. Здесь всегда полумрак, влага и прохлада.
На пути к станице Шапсугской слегка заблудились, свернув на дорогу к перевалу на Кабардинку, в которой меня застало известие об августовском путче 1991 года. Андрей Пенчуков совершил долгую пешеходную разведку. Все остальные провели время в тенистой полудреме. Потом были памятники. Две маленькие пирамидки в честь воинов морской пехоты и развалины огромного двухкамерного дольмена.
– Какая-то коммунистическая сволочь в 1960-е годы вывезла главную плиту к себе на дачу, – гневно сообщил Твердый. – Сейчас он Пенсионер союзного значения...
– Или управляющий «Кредо-банком», – парировал «красный» Андрей Иванович.
У меня случился прокол. Заделал камеру вместе с порцией воды, которой смывал обильную грязь. Стучит переднее колесо. Фредди забил пластинку, из-под которой уже начали выглядывать шарики подшипника.
В Шапсугской холодный ленч: перловая каша, томат-паста, соленые огурцы и неизвестная мне плохо жующаяся восточная сладость. Кушали в тени у магазина на полянке, забрызганной гусиным пометом.
В 12.30 поехали дальше. Сразу же за бродом по дороге на Эриванскую у Базальта сломалась педаль. Фредди и Костя поехали обратно в Шапсугскую в надежде на возможность сварки. Сидим возле ромашкового поля, на котором пасутся лошади. Я заклеиваю камеру. Миша спит. Твердый и Пенчуков вполголоса обсуждают проблемы отставания от графика, приобретающего угрожающий, по их мнению, характер. Дело в том, что через два дня им надо быть в Садовом, куда ожидается приезд их жен.
Дорога пошла хорошая. Погнали... Первый раз ощутил прилив сил. Нет, приливчик. Проскочили Эриванскую, пошли броды, целая цепь переправ. Поначалу надевал болотные сапоги, потом это надоело, и я шел вброд в велотапочках «по зеленой».
Не знал, что Кавказ такой грязный край. За Эриванской грязь стала отвлекать все внимание. Временами она забивает все пространство между задним колесом и багажником. Естественно, что при этом колесо перестает крутиться, приходится палкой выковыривать липкую тягучую массу из упомянутого пространства.
В 18.30 Пенчуков предложил встать на ночевку и провести глубокую разведку.
– Тебе не кажется, что мы конкретно заблудились? – спросил Миша.
– Еще полчасика поедем, – сказал Александр Твердый.
Дорожка все уже и уже. Вот она еле заметной тропкой петляет среди зарослей коварного борщевика. Я неоднократно задеваю эти противные лопухи, но обходится без последствий.
Ночевка в темном лесу с гниющими дровами. На ужин суп с приятным обилием макарон. Причем, едоков немного. Базальт плохо себя чувствует, Михаила тошнит, Костя боится много есть.
– Ну вот, наварили, – сокрушается Андрей.
Вечереет. Глухая темная стена леса упирается в крутой склон. Местами голая земля, кое-где в качестве подлеска выступают ежевичные заросли. Кругом валяются свежие или догнивающие стволы деревьев. Кажется, что вот-вот из леса выйдет старик-партизан, который не знает, что прошло полвека, как кончилась война. Ночью темнота порождает звериный вой, жуткий хохот и таинственные стенания.
За минуту до сна перед глазами мелькает набегающая на меня дорога, мелькающая по бокам зелень. И жара, жара, жара...
Утром пошли по долине ручья, заваленного скатившимися к нему деревьями. Трудно тащить велосипед по скользким валунам. Подняться вверх по склону невозможно – очень круто, плюс жидкая грязь, плюс колючая ежевика. К обеду одолели 7 км, что можно считать приличным достижением.
– Что будем делать, если так же «грамотно» спланирован график на горной части? – спрашивает меня огорченный Базальт.
Расстроенный Пенчуков старается, как может, бегает туда-сюда на разведки, идет первым, принимая на себя все торчащие колючки южной растительности. Он ободран в кровь еще и путающимися под ногами деталями велосипеда.
Вдруг видим... мост через наш ручей. Ура? В обе стороны от моста уходят хилеющие на глазах дорожки, настолько заросшие, что не кажутся перспективными. Базальт сформировал разведотряд: налево пошел Фредди, направо – Костя. Они скоро вернулись, задумчиво почесывая затылки.
В конце концов, по пунктирным останкам дороги, не эксплуатируемой лет восемьдесят, спустились в долину Яблоневого ручья. Там я нашел здоровенный аммонит. Восхищенный Саша Твердый попытался запихать его в рюкзак, потом привязал к багажнику. При этом велосипед опрокинулся, и Базальт принялся прятать прекрасно сохранившуюся реликвию под вековым деревом. Он собирается вернуться сюда.
Проехали мимо заброшенной тюрьмы. Что-то многовато у нас тюрем. Хотя здесь просто курорт, поэтому, наверно, и закрыли...
Срезали угол через невысокий увал и спустились к дубу-великану. Длина его обхвата – 6 метров! Рядом в грязи застрял... милицейский УАЗик. Оказывается, мы попали в охотхозяйство. Тут нам рассказали, где мы находимся, куда дальше ехать и угостили буханкой свежего хлеба. 
После тяжелого подъема последовал романтичный спуск по травянистой дороге. Разогнавшись, не увидел промоину, на полной скорости перелетел через руль, сделал кульбит, два кувырка и вполне удачно приземлился, поцарапав лишь левый локоть.
Заброшенный яблоневый сад и знакомая дорога. Радостно крутим педали. Бах! У Миши прокол. У нас нет насоса, а докричаться до авангарда невозможно. Черт подери, последние десять километров идем пешком в полной темноте, толкая рядом с собой своих железных мустангов. Где же лагерь? Здесь? За поворотом? Нет! Наконец, чудом находим своих возле дороги. Полпервого ночи. Палатку не ставим, костер не разводим...
Перед Крепостной у Твердого опять ломается педаль. Во время ремонта перекусываем салом без хлеба, но с килькой в томате и с водичкой, журчащей вдоль коровьего пастбища. Пенчуков не выдерживает нашей медлительности и уезжает вперед один:
– Встретимся в Горячем Ключе!
Проследовали по маршруту Крепостная – Тхамаха. Такого еще не было: подъем от Тхамахи по грязи с велосипедами и рюкзаками на загривках. Ноги проскальзывают, велосипедные детали утыкаются в затылок, рюкзаки вдавливают в землю. Костя делает открытие:
– Снимайте ботинки, босиком лучше сцепление!
Но это еще не все: то же самое на... спуске! Это непрерывно три километра! Я в бешенстве бросаю велосипед в грязь и принимаюсь пинать его ногами:
– Ах ты, гадина! Тебя еще и под гору тащить...
Костя молча и серьезно смотрит на меня и вдруг начинает дико хохотать. Это возвращает меня в нормальное состояние. 
Встали на ночевку в 22.35, не доезжая до Мирного. В кромешной тьме на ощупь и на слух отыскали ручеек, сварили бульон и залегли под деревьями, не разбивая палатки. Идет дождь, доносится собачий лай, кругом журчит вода.
Около пяти утра поднялись, похлебали остатки бульончика и быстро добрались до Горячего Ключа.
После дневки выехали в 11.00. Ехали то бодро, то вяло. Сначала в сторону Краснодара по дороге, изобилующей транспортом, потом свернули в сторону Апшеронска. К обеду откуда-то сбежались тучи, небо заволокло, и пошел холодный дождь.
У Миши хронические поломки. Андрей Иванович на обеде больше часа под дождем возился с его велосипедом. А когда у Миши снова отказал суппорт, Пенчуков подозвал Твердого и сказал, что Мишу пора снимать с маршрута:
– Велосипед не подготовлен, физическая форма ни к черту!
Твердый согласен, но они продолжают что-то рьяно обсуждать. У меня к этому времени настолько разболелся желудок, что я даже не заступался за Мишу, а только наблюдал, как на одной стороне дороги кричат друг на друга армяне, а на другой – наши. Костя тем временем молча устранил поломку, и процессия отправилась дальше.
Встали на ночевку за Апшеронском на берегу реки Голышки. Перед этим помню только пыль, нас, неимоверно грязных, и необъяснимую поломку нескольких спиц. Во время дежурства я прозевал великолепный закат. Кроваво-красное солнце опускалось в тучу над лесом. Пожалуй, лучшая ночевка: уютный лесок и ручей в стороне от дороги. С наступлением ночи из Апшеронска доносились автоматные очереди.
Хорошо выспались и поехали довольно бодро. Тут же поломка у Фредди – срезана резьба у оси заднего колеса. Аналогичное случилось с Леней Полянским в прошлом году под Сусуманом. Не долго думая, Фредди остановил попутную машину и поехал вперед до Самурской. Там мы его отыскали в какой-то ремонтной мастерской.
Следующий населенный пункт – станица Черниговская – был последним на велоэтапе. Там я собирался купить угощение на десятилетие моего старшего сына (14 июня), но в магазинах было шаром покати. Очень жаль!
Сразу за Черниговской на крутом спуске по гравию у меня лопнуло заднее колесо. С огромным трудом вписался в ближайший поворот и не смог в следующий. Жесткое падение... Болит правый локоть и большой палец на левой руке. Пенчуков продолжает наращивать скорость, подчеркивая свой тезис о нашей общей слабой подготовленности. Прокол у Миши... Отстали безнадежно...
Не доехав двух плановых переходов, непредсказуемый Базальт внезапно останавливается на ночевку в мрачноватом темном лесу.
Девятого июня за полтора часа подъехали к месту, где от дороги перпендикулярно ей отделяется тропа, карабкающаяся на Майкопский перевал. Дальше был ад. Затаскивание всего груза по крутой тропе, усыпанной камнями. Все тела облеплены мошкой. Жара. Рука не гнется. Знобит. Через каждые десять метров велосипед опрокидывается. Я отстал. Ощущаю себя безнадежно последним. Такого чувства я не испытывал с августа 1981 года, когда поднимался на перевал Шумак в Саянах.
Великолепные пейзажи Западного Кавказа проплывают за струями пота, за тяжестью свинцовой усталости, за бешено колотящимся сердцем. Фотографировать нет времени, нет сил, нет желания.
Какого черта я набрал столько вещей? У коша, возле которого мы немного перекусили, меня частично разгружают. Поглотав чего-то, сразу же начинаем заносить вещи челноком на перевал. Костя единственный, кто сразу затащил все свои вещи наверх. Я на одном участке, где тропа была перекрыта снежником и приходилось обходить по мелкой осыпи, совершил три рейса. Последовательно занес велосипед, заплечный рюкзак с фотоаппаратурой и, наконец, веломешок.
Выше снежника тропа становилась положе. Пока я волок велосипед, вернувшийся ко мне Базальт взял заплечный рюкзак. На следующей ходке Костя отнял у меня мой груз и поволок его вверх. Я не успевал за ним порожняком. Все это Костя деликатно бросил метрах в десяти перед последним поворотом на седловину, чтобы другие не видели, что я ничего не несу.
Плато Лагонаки... Это вовсе не ровная поверхность. Сплошные увалы, за холмом холм. Мы пошли напрямик по снежникам. Разумнее было сразу круто спуститься к дороге, а затем полого подниматься по ней. Увязнув по колено в снегу, бросили часть вещей и спустились на ночевку к кошу в месте слияния Цице и ее притока, текущего вдоль дороги.
Утром Миша вызвался дежурить вместо меня...
* * *
Через два дня я единственный раз в жизни сошел с маршрута ввиду болезни с твердым намерением никогда впредь не ходить участником в сколько-нибудь серьезные путешествия.