Книга «ШИРОКО ШАГАЯ»
- Обложка
- Содержание
- 1968 г.
- 1977 г.
- 1978 г.
- 1979 г.
- 1980 г.
- 1981 г.
- 1982 г.
- 1983 г.
- 1984 г.
- 1985 г.
- 1986 г.
- 1987 г.
- 1989 г.
- 1990 г.
- 1991 г.
- 1992 г.
- 1993 г.
- 1994 г.
- 1995 г.
- 1996 г.
- 1997 г.
- 1999 г.
- 2000 г.
- 2001 г.
- 2002 г.
- 2004 г.
- 2006 г.
- 2007 г.
- 2008 г.
- 2009 г.
- 2010 г.
- 2011 г.
- 2012 г.
- Условные обозначения
Теперь, когда я описываю первомайские события, прошли две недели. За эти две недели произошло событий меньше, чем за любой час путешествия по Чусовой! Вот это жизнь! А может быть, и от путешествий можно устать? Вряд ли... Считать так – не значит ли утешать себя, завидуя профессиональным путешественникам? Если они и устанут, так отдохнут месячишко, и снова в дорогу!
А что можно вспомнить за эти две недели? Мой новый начальник, профессор Владислав Рувимович Бараз, с присущей ему деловой серьезностью обсуждал мою дальнейшую судьбу. Я сказал, что меня приглашают на должность доцента в СИПИ, но мне никуда уходить неохота, в первую и во вторую очередь из-за той свободы, что я имею на кафедре. Бараз предложил мне заняться метастабильными аустенитными сталями. Но я ощущаю потерю интереса ко всей этой науке, выродившейся в игру по странным правилам, где выигрывает не тот, кто сделал что-то стоящее, а тот, кто заключил договор да подписал (неважно каким методом) акт о внедрении (пусть хоть трижды липовый)... Хотя почему бы и не строить мост между аустенитными и мартенситностареющими сталями?
Пошли мы на Чусовую впятером. Кроме меня: Рафинад, Игорь Губернаторов, Леня Алексеев и парень, которого рекомендовал Симаков, – Андрей, аспирант УПИ из Барнаула. Он не произвел на меня никакого впечатления. Был пассивен, много спал. Чувства наши, наверно, взаимны. Во всяком случае, ни я, ни он не нуждаемся в дальнейшем общении. Погоды, впрочем, он тоже не портил... Остальные – звезды!
В Кузино во время пересадки на поезд Бакал–Чусовская шел дождь. Желающих ехать была огромная толпа, что вполне объяснимо в канун многодневных праздников. В общем вагоне под вопли малолетних детей, транспортируемых молодыми родителями на смотрины к заботливым бабушкам и дедушкам, решили сойти на станции Харенки. Может быть, и от Уня есть дорога, но ее наличие никто из опрошенных попутчиков не подтвердил.
От Харенок до Чусовой по дороге около 30 км. Шли ночью. Переходы были по 45 минут, привалы сначала по 15, потом по 10, потом по 5. Сокращались они из-за холода, в котором утонула ночь и мы вместе с ней. Слушали радио. Наши играли со шведами на Чемпионате мира по хоккею.
– На поле пятерка Рундквиста! – вопил комментатор.
До трех часов шли без фонаря. Потом стало здорово темно. Пошли с фонарем. Мне было легко, не страдаю от «бессонницы». Лишь с рассветом слегка развезло. В 4.00 после четырех переходов встали на «обед». Именно в этом месте к нашей дороге слева примыкает какая-то другая. Из Уня?
Пошел мокрый снег. Ночные радиопередачи не слишком бодрые. В начале восьмого утра, осилив еще три ходки, предложил встать на долгий завтрак с отдыхом. Кругом снега по пояс, с обочины не сойти!
Стер ноги... Мне никогда не удавалось избегать мозолей, в какой бы обуви я ни шел. Неизбежный довесок ко всем прелестям походной жизни. Профессиональная, так сказать, травма... Отличие новичка от путешественника с мало-мальским стажем все-таки не в том, что бывалый не сотрет ноги, а в том, что сможет не замечать этого.
Идет встречная машина!
– До Чусовой? Так вам километра четыре!
Блеск! Я заявил, что прошли за 7 переходов 20 км, надеясь в душе на 22–24. Оказывается, уже 26! Здорово ходим! И рюкзаки, кстати, не пустые. И ночь – не день. Воодушевленные столь приятным известием, поскакали дальше. Минут через 40 с высокого места дороги увидали камень Дождливый, что напротив заброшенной деревни Кашки, и посыпались без разбора к реке по редколесью.
Чусовая полустоит: часть акватории открыта, часть забита льдом. Хотя и с трудом, но верится, что поплывем. По крайней мере, веселее того случая, когда мой приятель Костя Лукаш пришел сплавляться, а на реке трактор по льду таскал бревна.
Пришли в Кашку в 11.00. То солнце, то заряд снежной крупы проверяет нас на вшивость. Собираем дрова, рубим жерди, спим часа по три по очереди.
Вечером шашлыки...
– Ерунда вся эта перестройка. Я не верю Горбачеву, – заявляет Рафинад. – Вот если бы он из подполья вышел, то другое дело. А так, где же он раньше был?
– Хорошо уже хотя бы то, что сейчас заговорили обо всем открыто, – сказал я.
– А индивидуальная трудовая деятельность – это же НЭП, – говорит Леня, – через пару лет их всех раскулачат. Вот повеселимся!
Шашлык Рафинад приготовил классный, а вот сухое вино не пошло. Холодно...
Утром встал первым и выполнил функции дежурного. Погода, как и накануне, рваная. Ледовая обстановка не ухудшилась. Дошли с Леней до поворота, залезли на береговой утес и убедились, что за излучиной льда почти нет.
После обеда, в ходе которого из кооперативной тушенки мною был сварен чудесный (по отзывам) суп (из хороших продуктов и дурак сварит), поплыли. Компот в исполнении Рафинада тоже вещь!
Плыть холодно. Через полчаса остановка. Разведка. Впереди затор, внутри которого Чусовая описывает хитроумную бурлящую петлю.
– Пройдем! – заверяет Игорь. Он нынче ведущий специалист по сплаву.
Один баллон сильно спускает. Прямо, как на Улахан-Тирехтяхе. В общем, это – нормально. Второй держит зверски.
Плывем среди льдин. Достигаем камня Дыроватого с пещерой. Пристаем в полукилометре ниже. Перекусываем рыбными консервами и идем смотреть подход к пещере.
Крутое подгорье начинается прямо от реки и через пару десятков метров упирается в 70-метровую отвесную стену. Нет, она не отвесна, а даже нависает над своим основанием метров на пять. Если в обычную пещеру надо спускаться, то в эту, наоборот, ведет подъем по 15-метровой скале. Причем поначалу она имеет крутизну 85–90o, а за полочкой в ширину ступни начинает нависать. Вход в пещеру – огромная овальная дыра.
Леня обрабатывает маршрут. Скалы скользкие. Но все равно он забивает чересчур много крючьев. Перестраховщик. Потом он начинает их педантично вынимать. Он сверхосторожен и нашей страховке снизу совершенно не доверяет. Все время встает на самостраховку. Меня забивать крючья не пускает.
Симаков прошел бы быстрее раз в пять. Впрочем, Леня – молодец, все взял на себя. Его зад маячит в трех метрах выше полки, на которую я забрался следом за ним. Вижу, как у него дрожат ноги, но вот, наконец, он в пещере.
 |
 |
Иду за ним и получаю задание вытащить крюк, торчащий совершенно в стороне. Зачем он его туда забивал, или это вообще не наш крюк? Не могу перестегнуться, лепесток застрял в карабине. Урод натуральный! Болтаюсь, как сосиска, держась за крюк, который надо вынуть. Решаю бросить эту затею и, ликвидировав образовавшийся из-за отклонения от маршрута маятник, подниматься дальше вверх. Тут я чувствую, что срываюсь. Так бывает. Обычно я беру себя в руки, пережидаю какой-то момент, успокаиваюсь. Верующий сказал бы, что это называется молитвой. А тут мне приходит в голову зависнуть на схватывающем узле. Срыв! Надо только отпустить веревку, и схват застопорит движение. Но... не могу отпустить веревку и медленно еду вниз. Итог? Обжег руку. Особенно указательный палец и мизинец. Кровь не идет, но мясо свое вижу в полном объеме.
Леня сверху уточняет мое местонахождение и состояние здоровья. Андрей поднимается к пещере. Тут же лезу снова. Но с одной рукой что-то не очень получается пройти отрицаловку.
– Слезайте, поздно уже, – говорит мудрый Гога, и мы следуем его предложению. Не чувствую, как это иногда бывает, что кто-то не согласен.
Через 20 минут я уже горжусь своими ранами и думаю, какое они впечатление произведут на окружающих. Садист Леня заставляет меня мыть руки какой-то мыльно-одеколонной гадостью, а потом опрыскивает их пантенолом.
Под шуточки и радио тихо засыпаем.
К половине шестого абсолютно высыпаюсь и снова выполняю функции дежурного. Развел костер, поставил воду и даже пять минут побегал по берегу.
Леня, с учетом моей руки, обязывает идти со стременем. Повозражав, подчиняюсь. Со стременем здорово! Иду, далеко откинувшись от скалы. По-моему, неплохо. Легко иду, как верхолаз. Рука – нога, рука – нога... Через 20 минут все в пещере.
В среднем коридоре пещеры непролазная грязь. Над головой с противным жужжанием пролетела летучая мышь. Дошел до грота Спокойствия, посветил Рафинаду. Он полез наверх в какой-то малоисследованный лаз. Не пожить ли в пещере денька два-три? Но предпочитаю греться на солнце у входа. Здесь лежит блокнотик – журнал посетителей пещеры. Кое-кто говорит, что снаряжения у него никакого нет и оно не нужно. Вероятно, я старею, поскольку это меня удивляет. Ни за что не полез бы без веревок. Залезть можно, но можно и не залезть...
Из входа в пещеру сделали удачные снимки: ниже нас не только река, но и весь береговой лес.
Гога с Рафинадом ушли готовить обед. Я наблюдаю за снятием веревок. На всякий случай в лагерь не ухожу.
Трудяга Гога, не доев и не допив, ринулся ремонтировать спускающий баллон. Он выявил подозрительные на негерметичность места и принялся старательно залеплять их липкой лентой.
Покатили. То холодно, то жарко. А если светит солнце, то даже очень жарко. Ледоход усилился. Начались шалости. Установили, что на участках, где идем против ветра, льдины нас обгоняют. Тогда мы разгоняемся и залетаем прямо на какую-нибудь из них. В конце концов, присмотрели здоровенного бегемота и загрузились на него целиком! Наверно, это – нарушение правил проведения водных походов на территории СССР, но нам это нравится, и, с точки зрения здравого смысла, все правильно!
Мы на одном из красивейших участков Чусовой. Эффектные камни стоят по обоим берегам. Как они, однако, испохаблены надписями разных идиотов. Пети, Феди, Васи... Эта мания увековечивания своих ничтожных имен восходит к далекому прошлому. Я к этому же разряду отношу крест напротив Писаного камня, поставленный в честь какого-то демидовского наследника. Хотя крест – еще куда ни шло – даже памятник, а его копия на камне – это уже маразм, типичное проявление мерзкого мещанства.
После креста проплыли еще часа полтора и увидели впереди костер. Какой-то мужик на высоком утесе стоял в одних трусах и орал:
– Эй вы, придурки, из какого штата?
Поскольку вокруг никого не было видно, тирада относилась, судя по всему, к нам. У костра сидели еще двое поддатых. Разговаривать с ними не было никакого желания, но то, что они сообщили нам, вынудило поговорить. Оказывается, в полукилометре ниже стоит шуга. А здесь река вскрылась только сегодня. Тот клоун, что сидел в трусах на скале, грелся на солнышке после неудачной попытки перейти реку по шуге.
Выходит, водная часть закончилась. Контактировать с местными не хотелось, но на противоположном берегу были брошены их мотоциклы, поэтому вставать возле них показалось неприличным.
Встали на ночевку метрах в трехстах от новых знакомых на некрасивом голом покатом берегу. Напротив нашего ночлега к реке выходит лесная дорога из поселка Рассоленки, по которой, собственно, и приехали местные мотоциклисты на подледную рыбалку.
Все колющие, режущие и ценные предметы пришлось затаскивать в палатку. И не напрасно. Только стемнело, как начались утомительные визиты наших соседей.
– Мы сейчас будем вас убивать! – заявили из темноты.
– Зачем?
Простой вопрос поставил визитеров в тупик. Они подышали минуты две перегаром на скаты нашей палатки и... принялись драться друг с другом.
Ночью всю реку забило шугой, что подчеркнуло нелепость нашего решения заночевать на правом берегу. Мы отрезаны от остального мира! Только полная безоблачность и яркое солнце вселяют оптимизм и надежду, что затор прорвет.
Попытка переправиться по шуге на катамаране успеха не имела. Ладно бы тащить один катамаран, а тут еще друг Симакова, ботиночник, сидит и не проявляет желания мочить ноги. Потыкались минут пять – и назад.
Напала апатия. От глупости ситуации и жары заболела голова. Леня два часа носился по берегу, выискивая комбинации больших льдин, по которым можно было бы все же перебраться. Я всячески отвергал его варианты. Если где-то на середине лопнет хотя бы один баллон, то положение наше станет чрезвычайно серьезным. И что делать, если во время нашей переправы вся эта гадость двинется? Тоже противно. В общем, тот случай, когда лучшее действие – бездействие.
Около 12.00 что-то крякнуло, и шуга тронулась. Быстро собрались и, лавируя между льдинами, перебрались на левый берег. Вышли на левый берег раз в пять дальше, чем предполагали. Еле-еле успели зачалиться перед долгим обрывистым берегом.
На левом затененном берегу море снега. Еле вытащились на берег и с трудом нашли крохотный пятачок пожухлой прошлогодней травы. И тут услышали тарахтение мотора. К реке выехал огромный лесовоз. Двое парней приехали на рыбалку.
– Часа два половим и вас заберем, – сообщили они.
Нам за это время удалось кое-как подсушить баллоны и собраться.
Парни поймали двух мальков, несомненно, достойных того, чтобы ехать за ними 20 км на мощной машине, и велели нам размещаться на лесовозе. Сначала сели на раму, предназначенную для удерживания бревен, но постепенно эта гадина начала поворачиваться из стороны в сторону, рискуя выкинуть нас, в лучшем случае, в глубокий придорожный ров. Решили ехать стоя, держась за передний (впрочем, других и не было) борт.
Вскоре пошла дорога, выложенная приличными бетонными плитами. Пейзажи довольно блеклые – чахлый лес на месте старых вырубок. На отрезке Чусовая – Унь в 1985 году был настоящий дремучий лес, а тут какая-то пародия. Вдоль дороги, разумеется, разбросаны бревна и даже доски. Если их подобрать, то это спасет от уничтожения не один гектар леса.
Дорога справа принимает два ответвления, которые я «взял на карандаш» на тот случай, если чусовская эпопея будет продолжена в дальнейшем. На одном из ответвлений повстречались пьяненькие мальцы на мопедах. Они остановили наш лесовоз и без малого час обсуждали с шофером вчерашнюю деревенскую драку: кто кому отоварил по харе, кому расквасили нос, а кому – лоб.
Дорога подходит к Рассоленкам со стороны МТС. Штук шесть машин стоят по ось в грязи под открытым небом. Еще один автобус застрял на таком косогоре, что и непонятно, как он туда забрался. Разнообразные запчасти, или то, что от них осталось, валялись тут же. Посреди двора располагался склад металлолома: мятые трубы, ржавые бочки, консервные банки, опилки, тряпки, мешки, бумаги... Противный черный нерастаявший снег довершал картину эталонного разгильдяйства. Над зданием сельсовета реял на ветру выцветший и рваный флаг. Первоначально красный. Безлюдная деревня тяжело дышала четвертым праздничным днем...
А на железной дороге порядок есть! Какой бы затрапезной не была бы деревенька, станция производит приличное впечатление.
На пассажирский поезд мы опоздали, но вскоре подошел коротенький грузовой состав. Мы быстро загрузились на открытую платформу и помчались без остановок аж до Уткинского завода.
Так и кончилось замечательное майское мероприятие, до краев наполненное большими радостями и маленькими разочарованиями, остроумными решениями и непостижимыми промахами.