Книга «ШИРОКО ШАГАЯ»
- Обложка
- Содержание
- 1968 г.
- 1977 г.
- 1978 г.
- 1979 г.
- 1980 г.
- 1981 г.
- 1982 г.
- 1983 г.
- 1984 г.
- 1985 г.
- 1986 г.
- 1987 г.
- 1989 г.
- 1990 г.
- 1991 г.
- 1992 г.
- 1993 г.
- 1994 г.
- 1995 г.
- 1996 г.
- 1997 г.
- 1999 г.
- 2000 г.
- 2001 г.
- 2002 г.
- 2004 г.
- 2006 г.
- 2007 г.
- 2008 г.
- 2009 г.
- 2010 г.
- 2011 г.
- 2012 г.
- Условные обозначения
1992 г.
Автобус вывалил нашу обширную компанию где-то выше Терскола, осветил фарами и исчез за деревьями.
– Тут недалеко, – сообщил Леха Болотов.
Мы шли по асфальтовой дорожке куда-то вверх. Вокруг была полная темнота, только шум дождя нарушал тишину ночи. Не верилось, что нас со всех сторон окружают горы. Сомнительной казалась и более актуальная в столь поздний час перспектива наткнуться в этом неведомом мраке на какое-либо жилье. Но нет, Алексей прав: за силуэтами деревьев мерцает тусклый свет.
– Станция Азау. Тут начинается канатная дорога, – сказал наш предводитель. – Внизу маленькая гостиница. Нас уже ждут.
С первого по третье мая Леха проводил тренировки: пробежки от Азау до Терскола и обратно, акклиматизационные выходы пешком до промежуточной станции канатной дороги Кругозор, а потом и до верхней станции Мир.
Четвертого числа собрали все вещи и от Азау поднялись по канатной дороге до Мира, а от него на подъемниках до места, известного под названием Бочки. Примерно на трети пути от Мира к приюту Одиннадцати, там, где кончается кресельный подъемник, стоят врытые в землю и засыпанные снегом сооружения, напоминающие железнодорожные цистерны. Эти бочки предназначены для проживания альпинистов, туристов, горнолыжников и прочих путешественников, которых заносит сюда нелегкая. Каждая бочка рассчитана на восемь человек и внутри напоминает каюту океанского лайнера. Такие же банки, койки, иллюминаторы...
После обеда продолжили акклиматизационную деятельность. Поднялись выше приюта Одиннадцати почти до самых скал Пастухова. Там Леха провел занятия по способам самозадержания в случае срывов. Использовались как ледорубы так и фифочки (айсфифи). Тут-то нас и догнал элегантный красавец, коричневый от солнца молодой человек очень мужественной наружности, с платком на голове и косынкой на шее.
– Кто такие? Куда идете? – спросил он, демонстрируя белоснежные зубы героя мексиканского телесериала.
– Тренируемся, – неопределенно сказал Алексей.
– А может, на гору идете?
– Кто ж на ночь глядя поднимается? Да и на экипировку взгляните. Немного потренируемся, да назад.
– Кто вас знает. Чудаков полно. Может, и на гору идете. А восхождение, между прочим, платное, 100 целковых с носа. Страховка... Так что давайте вниз, рассчитаетесь.
– Потом рассчитаемся.
– Нет, сейчас! Недостаточно ясно сказано? – Дон Педро становился груб.
Вернулись на Бочки. Леха отправился урегулировать финансовые вопросы. Остальные составили очередь на напильники и доводили кошачьи зубья до остроты портняжного шила. На то были веские причины. Выше скал Пастухова самый плохой участок восхождения – очень твердый и абсолютно гладкий лед. Бутылочное стекло. Кошки лишь слегка царапают его, создавая не слишком надежный контакт. Крутизна склона вряд ли превышает 10–15 градусов, но этого достаточно, чтобы, оступившись однажды, улететь в ужасную даль. В принципе, исходов такого полета может быть три:
а) вылет на скалы, падение в пропасть и смерть;
б) вылет на камни, многочисленные переломы и сотрясения и инвалидность;
в) вылет на снег, торможение, остановка, счастливая жизнь и возможность немедленного продолжения восхождения или спуска без всяких последствий.
Одного из последователей пункта «в» – иностранца, не осознавшего глубину своей удачи, – мы наблюдали.
Возвратившийся Алексей сообщил, что завтра пойдем на восхождение. Если погода позволит. И встать для этого надо будет в полтретьего!
Вышли в 4.00. В прохладном сумраке зарождающегося утра миновали приют Одиннадцати. Звезды тихо гасли, поднимался рассвет. Еще не было семи часов, когда мы прошли скалы Пастухова к подобрались к самому опасному участку. Здесь отвлекусь на два обстоятельства. Во-первых, мы шли вообще без привалов. Во-вторых, после долгих сомнений я отправился на высшую вершину России в... кроссовках, на которые были надеты бахилы, а сверху кошки. В сапогах ноги мерзли даже на 3000 метрах, а другой обуви у меня не было.
Странно, но именно по «бутылочному стеклу» пошлось очень легко. Минут сорок я шел даже впереди Лехи, но потом где-то на 5000 метров резко сдал. На седловину мы заходить не стали, а полезли на восточную вершину «в лоб». Леня Полянский остался возле небольшого скального выхода, сказав, что будет ждать нас, а пока посидит на камушках. Леха и Миша Лысаков унеслись вперед. Слева от меня поднимался Боря Добровольский. Другие участники плелись чуть выше. «Боря плоховато идет», – подумал я. Мысль эта каталась по пустынному мозгу минут пятнадцать. В конце этого промежутка времени до меня, наконец, дошло, что поскольку он все время стоит рядом со мной, то значит, и я стою рядом с ним.
Не скажу, сколько времени я еще перебирал ногами. Неожиданно прямо под носом обнаружились останки... мотоцикла. Если бы я где-то не читал о мотовосхождении на Эльбрус, то точно решил бы, что тронулся. Через несколько шагов я оказался на вершине. Я лег в полный рост. Ко мне подошел какой-то совершенно незнакомый парень, похлопал по плечу и пожал руку.
– Пошли назад, – сказал Леха.
Я судорожно сделал несколько снимков тяжеленным «Киевом». К югу все заволокло лохматыми облаками, в сторону России кое-где имелись разрывы, в колодезной глубине которых виднелась зелено-коричневая земля. Было 11 часов 15 минут. Я пробыл на вершине минут семь. Ни радости, ни удовлетворения я не испытывал. Впрочем, и отрицательных эмоций не было. Только кровь громко булькала в висках.
Едва шевеля ногами, мы начали спускаться. Некоторое время для облегчения движения я совершенно серьезно рассматривал возможность выброса рюкзака со всем содержимым, включая фотоаппараты. После получаса спуска Леха грустно посмотрел на нас и сказал:
– В таком состоянии вы не сможете спускаться. Надо ставить лагерь.
– Леха, подожди, не спеши. Давай отдохнем. Хотя бы 10 минут, – попросил я.
Алексей ничего не сказал и только покрепче перевязал кошки. Впереди зеленело «бутылочное стекло».
Отдыхали мы не десять минут, а более получаса. И это принесло плоды: с каждым шагом я все увереннее втыкал зубья кошек в лед. Так на одном дыхании, без остановок спустились к скалам Пастухова. Все бы было хорошо, но тут начала дико болеть голова. Не болеть, а просто трещать и раскалываться, как переспелый арбуз. От приюта Одиннадцати, напоминающего своей инородностью инопланетный корабль, некоторые побежали бегом. В 16 часов все было кончено. Я забился в спальный мешок и мгновенно уснул.
Следующее утро было прекрасным. После долгого сна я ощущал себя великолепно, а воспоминания о вчерашнем восхождении поднимали настроение на заоблачную высоту. В этом восторженном состоянии мы спустились в цветущие заросли Терскола.
На этом рассказ о путешествии на Эльбрус заканчивается. Пожалуй, только его заголовок остался непонятным. На самом деле все очень просто: в Терсколе работало лишь одно крохотное кафе возле автобусной остановки, но в нем не было ничего, кроме портвейна и яичницы. Указанное количество продуктов, поданных усатым кабардинцем, пришлось на долю четверых горовосходителей с обгорелыми носами.