Книга «ШИРОКО ШАГАЯ»
- Обложка
- Содержание
- 1968 г.
- 1977 г.
- 1978 г.
- 1979 г.
- 1980 г.
- 1981 г.
- 1982 г.
- 1983 г.
- 1984 г.
- 1985 г.
- 1986 г.
- 1987 г.
- 1989 г.
- 1990 г.
- 1991 г.
- 1992 г.
- 1993 г.
- 1994 г.
- 1995 г.
- 1996 г.
- 1997 г.
- 1999 г.
- 2000 г.
- 2001 г.
- 2002 г.
- 2004 г.
- 2006 г.
- 2007 г.
- 2008 г.
- 2009 г.
- 2010 г.
- 2011 г.
- 2012 г.
- Условные обозначения
Отправиться в это путешествие меня подвиг фильм о прошлогоднем походе Димы Тиунова, а именно, магическая чернота байкальского льда и бесснежные зимние горы. Кроме того, подобные вылазки полезны хотя бы потому, что позволяют поддерживать форму. В моей жизни был 1988 год, в котором я не планировал никаких серьезных путешествий, поскольку моя жена в начале лета должна была родить третьего ребенка. Разумеется, мой организм тут же понял, что для него настали счастливые времена отдыха, и начал болеть при каждом удобном случае.
Идея байкальского вояжа была поддержана теми, кто оказался со мной (смотрите перечень участников), плюс Анатолием Поморцевым, предложившим организовать в магазине Метенкова фотовыставку о Байкале по материалам нашей краткосрочной экспедиции.
Здание вокзала в Слюдянке выстроено из мрамора. Путеводитель, лежащий в моем кармане, утверждает, что это – единственное в мире подобное железнодорожное сооружение. На платформе тепло. Женщины в расстегнутых одеждах бойко предлагали дефицитнейшего омуля. Малосольная рыбка средних размеров навязывалась к употреблению за пять рублей. Весьма дешево.
Увеличить схему маршрута (Хамар-Дабан, Байкал)
На вокзале поели в кафе (долго спорили, кто по национальности бармен – бурят или монгол, оказалось – азербайджанец), отметили командировки, купили рыбы, определили координаты вокзала (на всякий случай, дело в том, что на нашей карте нет градусной сетки).
Через перекидной мост пошли в город. Метров через двести нам сигналит маршрутка:
– Может, подбросить к горам?
– Где же вы раньше-то были?
– А кто знал?
За 4 км платим по десять рублей. Довезли честно: дальше в горы уходит только лыжня. Сразу же попадаются два пешехода с огромными рюкзаками, идущие прямо по колеям. Лыжня набита основательно!
Пока примеряем крепления и восхищаемся необычной крутизной обступивших нас гор, мимо проходит еще парочка лыжников.
– Ночуете на метеостанции? – спрашивают они.
Вот это темпы! Два часа до захода солнца, а дотуда 20 километров пути и больше 1000 метров набор высоты.
– Нет, пройдем часик да заночуем. 
Крутой правый по ходу склон долины почти лишен снега. На левом он еще кое-как держится. Долина быстро сужается. Где ночевать? Выбрали место на речном льду, там глубина снега не больше десяти сантиметров. Из недостатков можно отметить трудность добычи дров (все деревья произрастают на крутых склонах) и то, что стоим почти на лыжне. Но вряд ли ночью кто-то будет здесь шляться.
Прямо над нами возвышается единственная в округе исковерканная выработками гора. Вероятно, именно здесь добывали мрамор, из которого построен слюдянский вокзал.
Жребием определяем последовательность дежурств: Андрон, Костя, я, Вован.
Пока наслаждались омульками, солнце зашло за гору и стало холодать с каждой минутой. А горные пики продолжали нежиться в лучах теплого светила.
В восемь часов улеглись спать. В 23.00 просыпаюсь с чувством выполненного долга. Гляжу на часы. О, ужас! Еще даже не наступил новый день. Вылез, погулял в пуховых носках по снегу. Звезды! И морозище! Утром, глядя в окно поезда, я удивлялся, с чего бы это над Ангарой туман и почему дымки из деревенских труб поднимаются строго вверх и торчат, как свечки.
Ворочался и мерз часов до трех. Очень неудобная подушка из огромного жесткого горного ботинка. Вспомнил, что забыл вытащить внутренний ботинок. Пока ковырялся, у меня лопнула молния на спальнике. И так-то не жарко, а теперь еще и дуть стало. Но в этот момент и начались развлечения: послышался скрип снега и мимо палатки, едва не зацепив ее оттяжку, прошел лыжник. Он освещал себе дорогу налобным фонариком, точно шахтер или, на худой конец, спелеолог. За ним прошел второй, третий…
Во время нашего завтрака поток лыжников усилился. Они шагают один за другим, молодые и старые, мужчины и женщины. Их массовое развлечение называется «100 за 24», то есть сто километров за сутки. Их маршрут почти в точности повторяет задуманный нами, разница лишь в том, что мы планируем на него пять дней. 
В двухстах метрах от нашего лагеря оказался огромный ледяной наплыв. Он был очень крутой, скользкий и, несмотря на утренние минус 28 градусов, противно влажный. Обойти его не представлялось никакой возможности, он занимал всю ширину долины. Попытка продраться через кусты не удалась, там просто текла вода, замерзающая при секундном контакте с лыжами. Вова Романенко упал, намочив анорак и рюкзак, который ему пришлось снять и положить прямо в лужу.
Долина настолько узкая, что солнце добралось до ее дна только к концу нашего третьего перехода (идем 5 по 30 минут до обеда и 4 после).
Лыжня становится все более и более разбитой пешеходами, а также спускающимися нам навстречу горнолыжниками. Некоторые крутые участки проходим «елочкой». Первым снимаю лыжи и несу их в руках.
Сверху идут альпинисты. Широченные лесные лыжи волокут за собой. Долго разговариваем. Они объясняют, сколько еще идти до метеостанции, где на склонах пика Черского расположены ледяные избушки, как лучше подниматься на гору и так далее.
Обедаем прямо на лыжне, поскольку кругом глубокий рыхлый снег. Нас обгоняет пешеход, как выяснилось потом, работник метеостанции.
– Обухи, с дороги! – кричит он. – Кто на лыжне останавливается?
Вплотную за невежливым синоптиком идет парень из Иркутска, сопровождающий трех немцев из Баварии, второй год подряд отдыхающих на Хамар-Дабане от «альпийского столпотворения».
– Подъемник нот! Дикий природ да, простор yes! – пытается объяснить седой немец лет шестидесяти. Все они при этом улыбаются и, озираясь по сторонам с открытыми ртами, прямо-таки источают неземное восхищение.
Я начинаю перечислять футболистов мюнхенской «Баварии», которых могу вспомнить, пытаясь сделать немцу приятное, но по выражению лица собеседника понимаю, что в этом вопросе он абсолютно ничего не понимает, хотя из вежливости продолжает приветливо улыбаться.
В начале крутого подъема, где-то напротив так называемой Горелой поляны, меня чуть не сбил лыжник, несущийся вниз. Он яростно отталкивался палками. Я отскочил в последний момент и погрузился по грудь в рыхлый снег. Лыжник резко затормозил, посмотрел на меня, покачал головой и сказал:
– А? Ну, ладно!
Помчавшись дальше, он точно так же обошелся с Вовкой.
– Ситников! – сообщил проводник.
К Казачьей поляне начинается очень крутой склон. Лыжи закрепляем по бокам рюкзаков и ползем со скоростью улиток. Как назло, лес становится все гуще, и высоко торчащие лыжи цепляются за ветви деревьев. Немцы идут за нами, не снимая своих горных лыж! Под пятками у них установлены платформы, так что свои ступни они ставят практически горизонтально, а специальное рифление поверхности лыж не позволяет им соскальзывать назад. Фантастика, да и только!
Долгожданная метеостанция, мечта замерзшего и утомленного путника. Как приятно достичь тепла и уюта одновременно с лучами заходящего солнца. Домики расположены на ровной поляне следом за крутым подъемом. На дверях надписи: «Посторонним вход воспрещен!» и «Хочешь помыть пол, не снимай обувь!». В натопленной до состояния бани каморке сидят человек семь, среди них пешеход, поименовавший нас обухами.
– Ну и что?
– Да вот, путешествуем, – сказал Костя.
– Мы помогаем только в экстренных случаях! Так что, ребята…
– Вопросов нет!
Мы разворачиваемся и уходим.
– Идете-то куда? – доносится вдогонку.
– Далеко!
Останавливаемся на ночевку в двухстах метрах от метеостанции на живописной полянке, окруженной кедрами. В снегу вырыто несколько ям. Тут стояли палатки, кто-то разводил огонь.
– Этих бы козлов на Иони к Лене Бисерову… И чтобы он их не пустил, – говорит Костя, глядя на дым, выползающий из избы синоптиков.
Самая большая наша проблема сейчас состоит в отсутствии дров. Сушняка в округе нет вообще, а сухие ветви кедров обломаны задолго до нас. Разводим костер в основном из валяющихся головешек. В снегу находим здоровенный обрубок кедра, справиться с ним нашей десантной пилой и топориком трудно. Отковыриваем от него щепки и бросаем их в костер.
К счастью, сегодня не так холодно, как накануне. Солнцу здесь труднее спрятаться за горами, и оно светит часа на полтора дольше. А может быть, сказывается и пресловутая температурная инверсия, при которой зимой в горах более теплый воздух поднимается вверх по склонам.
От нашей полянки на ближайший голец идет крутейшая тропа – бывший торгово-караванный путь, протоптанный в начале ХХ века ссыльными и каторжанами. Как тут спускаются лыжники, чьи следы в изобилии прочерчены над головокружительными обрывами, мне непонятно.
За час поднимается до границы леса. Небольшой горизонтальный участок. Марафонская лыжня круто спускается в долину Подкомарной, а влево уходит пешеходный след. Вероятно, он идет в сторону пика Черского. Идем по нему. Местами наст держит, местами проваливаемся по колено. На одном из бугров я, наконец, начинаю понимать, какая из вершин является главной. А вот и вид, знакомый мне по фотографиям прошлогодней экспедиции Д. Тиунова.
На склоне, открытом всем ветрам, находим маленькую ледовую избушку. Сделана она по типу иглу, но все-таки это не иглу, поскольку главная хитрость эскимосского жилища заключается в том, что вход в него располагается ниже уровня пола, а здесь дыра напоминает обычный дверной проем. Через 20 минут натыкаемся еще на два подобных сооружения, соединенных между собой тоннелем.
К северу пик Черского выглядит довольно сурово: крутые лавиноопасные кулуары, гладкие скалы. Где-то здесь в декабре 1963 года на склонах погибла Раиса Кириллина, памятник которой стоит на склоне западной предвершины. Ухоженный обелиск блестит на солнце, окружен никелированными цепями, и тем не менее какие-то мерзавцы выцарапали на нем свои гнусные имена. 
Оставляем Вову на предвершине, перекусываем всухомятку и идем на пик. К нему тянется узкий гребень, который, по описанию, рекомендуется проходить со страховкой. К северу действительно очень круто, а на юг – несколько положе и очень многоснежно. Внизу, у основания этого белого склона, отчетливо виден контур озера Сердце, удивительно напоминающего очертаниями значок червовой масти.
Поскольку ничего для организации страховки у нас нет, особое внимание уделяем двум наиболее предательским местам: сначала острому жандарму в западной части гребня, через который перелезаем в лоб, а затем покрытым льдом скальным наклонным плитам. Далее все просто и через 15 минут плоская вершина.
В туре лежит записка семидневной давности от Натальи Скок из нашего Екатеринбургского пединститута.
На северо-востоке виден Байкал, имеющий почему-то желтоватый оттенок. В противоположной стороне громоздятся голубые махины гор Восточного Саяна, с той же стороны надвигается какая-то мгла. Не облака и не дымка, а сизоватый туман, напоминающий промышленный смог. Строго на юг тянется плоский, удобный для продвижения заснеженный гребень. Присмотревшись, обнаруживаем километрах в трех от себя четыре шевелящиеся точки. Наверно, это немцы с проводником, поскольку они собирались бороздить безлюдные окрестные склоны.
Через полчаса приходится нарушить немецкую идиллию. Германские подданные обосновались в крохотной избушке на Подкомарной: двое на нарах, двое на полу. Живя там, они собираются пять дней утюжить хамар-дабановские склоны.
По широким горным гребням идем на лыжах, пока не натыкаемся на крутые склоны со скальными обрывами. Выбираем заснеженный промежуток между скалами шириной метров в двадцать. Объективно он, конечно, лавиноопасен, особенно сейчас, во второй половине дня, когда освещен солнцем. С другой стороны, растущие прямо у его основания деревья не несут на себе ни малейших следов лавин. На рюкзаках скатываемся к роще исполинских кедров. Еще минут десять барахтаемся почти по грудь в рассыпчатом снегу, а затем натыкаемся на ровную площадку с настом.
Дежурю. Быстро развожу костер. Он дико коптит и погружается все глубже в снег. Выясняется, что я разрыл костровую яму не до земли, а только до каких-то ветвей, которые источают немыслимый чад. Солнце скрывается за горой, моментально холодает (инверсия почему-то не наблюдается), и начинает дуть крепкий ветер. Площадка с настом оказывается на самом ветреном месте. Костя роет среди деревьев яму под палатку.
От ночевки – спуск к перевалу Чертовы Ворота. Хотя и было холодно, но наст на сухом снегу не образовался. Предстоит то, чего я больше всего опасаюсь в лыжных путешествиях – спуск. Начали закладывать размашистый серпантин, но лыжи не едут, взяли покруче – тот же эффект. И только прямо в лоб они, наконец, медленно поехали, зарываясь в снег. Тем не менее, через пять минут мы на седловине возле очередного памятника.
Владимир Ражев погиб 6 марта 1988 года в возрасте 34 лет. Он был инструктором большой группы туристов. В тумане команда плутанула, он пошел на разведку и разбился на скалах. Прибайкальский вандализм на Чертовых Воротах проявил себя еще ярче: в фотографию Ражева стреляли дробью из ружья!
В сторону долины ручья Спускового ведет крутой склон. Наст не держит. Несколько десятков кошмарных минут. Едва становится чуть положе, мы надеваем лыжи и минут за десять проносимся пару километров.
У границы леса ручей начинает так круто падать вниз, что даже асы горнолыжного спорта не рискуют спускаться на лыжах среди деревьев. Под ногами основательно набитая в снегу пешеходная тропа. Она заводит нас в сказочный берендеев лес. С кедровых ветвей свисают мхи и лишайники. Буреломы. В распадке журчит ручей. Солнце не проникает в глубину леса и освещает только макушки деревьев.
Наблюдаем следы свежего грандиозного обвала. Отпал кусок горы, иначе и не скажешь: кругом сломанные, точно соломинки, вековые кедры, спрессованный в камень снег, обломки скал. Все это следствие 9-балльного землетрясения, которое случилось в здешних краях за две недели до нашего появления.
Хорошая лыжня началась внезапно и отчетливо. Из завала вырвались на ровную площадку. Ниже явно выражено русло ручья. Чем ближе к Утулику, тем более суровыми и мрачными становятся сжимающие долину скалы.
По данным проводника, в устье Спускового стоит избушка. Иду искать ее вверх по Утулику, а Андрон вниз. Ничего не находим и решаем обедать в не очень приспособленном для этого месте.
Обнаружилась последняя, насквозь промерзшая, буханка хлеба. Отогреваем ее у костра и по ходу этого процесса отрезаем и поедаем тонкие слои поджаривающейся поверхности. Потребляем пакетный суп и приканчиваем сало.
К концу обеда, несмотря на то, что диск солнца ни на минуту не исчезал в облаках, посыпала крупа. Задул ветер. Делать больше было нечего, мы собрались и пошли вниз. 
Через пять минут… изба! С реки ее не видно, но напротив нее торчат воткнутые в снег охотничьи лыжи. Изба занята? Да, но Валера, сорокалетний мужик по кличке Мамай, нам искренне рад. Он несколько дней идет из своего зимовья на Мурино домой в Слюдянку. Даже без ложки!
– Все равно есть нечего!
Изба называется приютом «Кентавры» и построена местными, не лишенными юмора рыбаками. Размеры приюта примерно два на три метра. Перед входом – навес, под которым располагаются стол и скамейки. Две трети внутреннего пространства занимают нары, слева от входа небольшая печка, справа столик, над ним оконце размером не больше формата А5.
До Байкала отсюда, оказывается, не 30–35 километров, как я предполагал, а все 55–60, объясняемые сильной извилистостью реки. 
Рядом с приютом в долину Утулика отвесно обрывается ледопад, насквозь промерзший ручей, называемый местными, как и все другие мелкие притоки, ключом. Лед имеет хрупкий голубой цвет и отлично гармонирует с кедровой хвоей.
С утренним выходом получилась задержка. Вова долго пытался готовить на печке, но, в конце концов, сдался и пошел разводить костер на улице.
В устье Россохи встречаем парня, обозвавшего нас обухами, а потом сидящего на метеостанции. Он, по-моему, нас не признал. Оказалось, что это Андрей Никифоров, начальник метеостанции «Хамар-Дабан». Сейчас он вместе с лайкой Шариком проведывает свои охотничьи угодья на Утулике. Соболь, объект его промысла, позволяет ему ежегодно менять автомобили. Пробил дорогу до метеостанции и организовывал там торговлю пивом и водкой, но подвергся обструкции в прессе со стороны туристской общественности Иркутска, борющейся за моральную чистоту российского туризма, и вездесущей налоговой инспекции. Наше «безделье» ему непонятно, и он поглядывает несколько свысока. Тем более он и ростом под 190 сантиметров.
Андрей сообщил, что возле некоего пятого ключа, примерно на полпути к Байкалу, стоит добротная двухкомнатная изба. Слов нет, цель заманчива. И вот мы продолжаем движение вниз, ожидая увидеть рай за каждым поворотом, в каждом следующем распадке.
Наконец, находим избу. Удовлетворение от находки сменяется разочарованием. Метеоролог, наверно, пошутил. Изба меньше приюта «Кентавры» раза в два, то есть более или менее комфортно здесь можно переночевать вдвоем, да и то с поджатыми ногами. Дров вокруг этого немощного оплота цивилизации почти нет. К тому же, начинает смеркаться (позволю себе поворчать: следствие сверхдолгого приготовления завтрака). В потемках сыпанули лишней ячневой крупы. Костя-завхоз сокрушался, а мне понравилось. Долго отогревали масло, тушенку, кетчуп. Славный ужин! Главное, много и густо получилось!
Нары увеличили за счет найденного горбыля и легли втроем валетом. Вова калачиком спал в ногах у нас с Костей, а Андрон, соответственно, положил на него голову. Тесновато, но тепло. Даже жарко!
Задача на 18 марта определяется примерно так: идем «5 по 30 минут плюс 4 по 30», а после думаем, стоит ли надсаживаться, чтобы любой ценой достичь байкальского берега.
Долина Утулика сегодня намного уже, чем вчера. Горы так спрессовали ущелье, что лишь изредка удается видеть солнце в голубой небесной щели. А белесые гольцы навевают ужас своей высотой и близостью. Все русло реки, местами не замерзшей, забито громадными валунами. Река неимоверно петляет. Ударяясь то и дело о холодные гранитные скалы, она разворачивается вспять и летит навстречу новым препятствиям.
На обед встали на 10 минут раньше запланированного.
– Уже привал? – удивился Костя.
– Да, всего-то две минуты не дошли, – соврал я.
Дело в том, что я стоял на кусочке лета размером в садовую сотку. Здесь лежала абсолютно бесснежная галька и валялись сухие дрова. Из-под горы в этом месте сочился незамерзающий ручеек. Вероятно, это был если не горячий, то, по крайней мере, теплый ключ.
Отдохнули по полной программе. Все смогли разместиться у костра, не барахтаясь в глубоком снегу (важнейший недостаток зимнего туризма!), а потом и полежать на рюкзаках, вытянув ноги. И это при полном отсутствии комаров (важнейшее достоинство зимнего туризма!). 
Ниже этого счастливого места Утулик внезапно вскрывается, вытесняя лыжню и всех ее обитателей на крутой склон. Через двадцать метров следов лыж уже нет. Даже самые продвинутые лыжефилы тащат их в руках. В двух местах проход вдоль скал столь труден, что там навешены перильные тросы. Кругом разбросаны фантики от конфет, пластиковые бутылки и апельсиновая кожура. Видимо, у марафонцев здесь последний питательный пункт.
Кругом бушует весна! Кажется, что Утулик до самого устья будет свободен ото льда. Но это не так. Через 3–4 километра река столь же внезапно возвращает себе зимний облик.
Через 10 километров Утулик – комфортабельный, современный поселок. Бородатый мужик подробно объясняет нам, как попасть в магазин, а потом, выяснив, кто мы такие, приглашает заночевать в одной из его изб. Вечером знакомимся с семьей художника Карима и его коллекцией… колоколов: от коровьих бубенчиков до огромных церковных конусов.
Покрытие Байкала идеальное: тонкий слой снега на толстом прочном льду. Можно идти пешком, можно катиться коньковым ходом, а если есть коньки, то можно воспользоваться ими. Торосы встречаются, но в сравнении с арктическими они просто смешны. При этом местные жители уверяют, что из-за упомянутого выше землетрясения торошение очень сильное. В таких местах полностью прозрачные и лишенные каких-либо дефектов льдины торчат в разные стороны, играя в лучах солнца и демонстрируя уникальную чистоту байкальской воды.
Двадцать два километра от Утулика на южном берегу Байкала до мыса Столбы на северном преодолели за 4 часа 10 минут чистого ходового времени. В 16 часов метрах в пятистах от берега увидели выползающий из тоннеля тепловоз ТЭМ-2 с тремя пассажирскими вагонами. Кругобайкальская железная дорога в действии! Особенно поразительны 30 тоннелей, построенных в 1902–1904 годах под руководством талантливых инженеров. Ни один камень не выпал из гнезда. Все предусмотрено до мелочей: каменные стенки, противостоящие обвалам, водосточные канавки, защитные ниши и многое другое. Вплоть до Листвянки – конечного пункта нашего путешествия – эта уникальная магистраль наша попутчица: она проложена вдоль берега по суше, а мы идем вдоль берега по льду.