Книга «ШИРОКО ШАГАЯ»
- Обложка
- Содержание
- 1968 г.
- 1977 г.
- 1978 г.
- 1979 г.
- 1980 г.
- 1981 г.
- 1982 г.
- 1983 г.
- 1984 г.
- 1985 г.
- 1986 г.
- 1987 г.
- 1989 г.
- 1990 г.
- 1991 г.
- 1992 г.
- 1993 г.
- 1994 г.
- 1995 г.
- 1996 г.
- 1997 г.
- 1999 г.
- 2000 г.
- 2001 г.
- 2002 г.
- 2004 г.
- 2006 г.
- 2007 г.
- 2008 г.
- 2009 г.
- 2010 г.
- 2011 г.
- 2012 г.
- Условные обозначения
1997 г.
- Этап 8. Восточная Чукотка (поселок Эгвекинот – Мыс Дежнева)
- Этап 7. Центральная Чукотка (поселок Шахтерский-3 – поселок Эгвекинот)
- Этап 6. Река Анадырь (поселок Марково – поселок Шахтерский-3)
- Этап 5. Колыма, Чукотка (поселок Галимый – поселок Марково)
- Этап 4. Колымская трасса. (Якутск – поселок Галимый)
- Этап 3. Сибирь, река Лена (Усть-Кут – Якутск)
- Этап 2. Сибирь (Ирбит – Усть-Кут)
- Этап 1. Европейская Россия (Выборг – Ирбит)
Увеличить схему маршрута по Восточной Чукотке (поселок Эгвекинот – Мыс Дежнева)
Запуганные рассказами Володи Казанцева о злодействах анадырской администрации по отношению к временно прибывающим гражданам, мы долго размышляли о том, «светиться» ли у местного руководства.
– Я что, их родственник? – резонно замечал Андрей Зорин.
В конце концов, решили посетить пограничников. Последствия были непредсказуемы...
– Мы вас давно ждем! Сейчас же идите в администрацию, – сообщил усталый сержант. Оказывается, пока мы бороздили просторы Ушканьего кряжа, благодаря стараниям председателя Чукотского окружного спорткомитета г-на С.А. Райтыргина было издано специальное распоряжение вице-губернатора Чукотки об оказании содействия экспедиции «Дорогами России-97» со стороны местных администраций.
Успех заключительного этапа и экспедиции в целом был предопределен в номерах «люкс» эгвекинотской гостиницы, немедленно предоставленных руководством Иультинского района. В них был возможен полноценный отдых перед решающим броском на восток. Представителем администрации Виктором Григорьевичем Коркишко были организованы питание, душ, сауна, бассейн и, наконец, торжественное посвящение участников экспедиции в полярники у стелы «Полярный круг».
Генеральный директор «Эгвекиноттехторга» Геннадий Андреевич Гаспарик вызвался обеспечить нас всеми необходимыми продуктами.
– Чего нет – того нет, ребята. Возьмите наличными. Купите в магазине.
В Эгвекинот прибыл Андрей Степочкин (далее – Стефан), в одиночку блестяще справившийся с доставкой снаряжения для заключительного этапа.
– Как самочувствие? Как настроение? «Шестерку» готовы идти? – были его первые слова.
– Ну, вроде да, – я был слегка смят его активностью. – Машину уже заказали на 62-й километр. Для усложнения маршрута, чтобы, как ты планировал, посетить высшую вершину Чукотского полуострова гору Великую.
– Отлично, отлично! – сказал Стефан, напоминающий скакуна на старте.
Чукотский полуостров имеет сложную береговую линию: продвигаясь к цели почти по прямой, мы оказываемся то вблизи берегов Северного Ледовитого океана, то на Тихоокеанском побережье. Главную тревогу вызывал брод через реку Ионивеем. Ее приходится пересекать в низовьях, поскольку обход удлиняет путь не на одну сотню километров.
Перед отъездом меня представили местной знаменитости, помощнику губернатора Чукотки Юрию Михайловичу Тототто. Это весьма образованный эскимос, интересный собеседник. Он рассказал о добыче золота, о снежном человеке, о культовых местах, хранящихся в глубокой тайне, о гигантских загадочных животных, обитающих, по преданиям, в чукотских озерах. Еще он сообщил очень важную информацию о наличии обитаемой оленеводческой базы на озере Иони. Это обеспечивало нам запасной вариант на случай невозможности самостоятельного брода: кто-то (например, Костя) переплывал Ионивеем, брал лодку на озере, что в пяти километрах от него, и возвращался к остальным.
В заключение г-н Тототто выдал нам мандат следующего содержания: «Амын-ым тумгытури! Вай торыкы ора опопы тытенинъэйвыныркын иинкун ноткэн ремкын тлельын Нотаеквейпы веты веймену ынкан кывинреркыниткы. Ыннатал пеним тургинейгын. Помощник губернатора Чукотки Ю.М. Тототто». 
Вечером 21 августа отбываем по Иультинской трассе. Трогательное прощание с представителями администрации у стелы «Полярный круг». Километров сорок дорога петляет среди отвесных горных круч, потом они расступаются. Мертвые склоны гор напоминают выжженную солнцем Туркмению, а мы продолжаем находиться под впечатлением прекрасного приема в Эгвекиноте.
Долина реки Выквэчгойгываам украшена снежниками и скалистыми берегами. Много грибов. Плантации шикши. События развиваются неожиданно: Стефан включил максимальную скорость и унесся вперед. Андрон подвернул ногу и отстает, что для него нехарактерно. На последней ходке он пошел повеселее.
– Размялся?
– Нет, «колесо» проглотил.
Тундра многоцветна. Самые красивые цвета, как это часто бывает, наиболее коварны: синий – цвет глубоких озер и бурных рек; ярко-зеленый – топкие болота с изумрудной травой; темно-зеленый цвет – это пожухлые кустики, сухая трава; серо-сиреневый – карликовая березка, располагающаяся на камушках. Наконец, самый невзрачный, но надежный цвет – серый. Так выглядят галечные долины ручьев и удобные для движения россыпи обнаженных камней.
Двадцать четвертого августа экспедиция «Дорогами России-97» совершила восхождение на гору Великую. Несколько часов терпеливо ждали улучшения погоды. Сизые, как смог, облака свисали с гор, напоминая плесень на потолке у Бабы Яги. Вышли сразу, едва облачность проявила тенденцию к поднятию.
– Ты как в баню собрался, – весело сказал Андрей, намекая на мои городские туфли и полиэтиленовый мешок с теплой курткой в руке.
Пейзажи напоминают лунные: черные и серо-голубые камни образуют многочисленные горные цепи. Растительность выше 1200 м над уровнем моря отсутствует полностью. Там сплошные каменные россыпи, не украшенные даже скупыми орнаментами лишайников. Инопланетяне, доведись им приземлиться здесь, пришли бы к выводу о невозможности жизни на этой планете.
На вершине кто-то был до нас. Здесь валяются ржавая консервная банка и мягкая крышка от чего-то типа персикового компота, причем на ней следы... зубов. Директор эгвекинотского краеведческого музея Александр Алексеевич Мосолов говорил нам, что в районе Великой в 1979 году работали геологи, которые, по его сведениям, поднимались на вершину. Ранее высшей точкой хребта Искатень считалась вершина 1509 м приблизительно в пяти километрах к югу от Великой.
Сплошная облачность. Сильный ветер валит с ног на узком вершинном гребне. Главное на спуске – не проскочить гребень, по которому мы поднимались, а на нем – не забрать слишком вправо, в результате чего можно свалиться не в тот ручей. Короткий отдых за небольшой скалой и быстрый спуск в долину, где глаз радуется виду увядающей травы и жухлого ягеля.
В богатую приключениями жизнь путешественника врываются такие явления, как холод, осадки, ветер. Каждый из этих компонентов в отдельности – пустяк, любое сочетание двух – серьезное осложнение. Их полная комбинация, своеобразный «покер» – это уже экстремальная ситуация. 
Когда Костя утром гремел примусами, я проснулся. Изнутри тонкой капроновой палатки, привезенной на замену нашей старушке «Зиме», было видно, как мохнатые хлопья августовского снега падают на скаты. При порывах ветра конденсат ледяным дождем брызгал на спальные мешки. Стекая, он образовывал лужи под ковриками. Для борьбы с этим наводнением расковыряли непромокаемое дно палатки ножами, чтобы воде было куда стекать.
Приятный свист Кости призывает желудки готовиться к завтраку: тщательно проваренным макаронам на молоке с сахаром и растительным маслом.
К моменту выхода снег уже был не пушистым и зло молотил по нашим лицам. Во время привала стоять спиной к ветру, сняв рюкзак, плохо, поскольку на спину тут же налипает толстый слой снега, потом он оказывается под рюкзаком и там, противно чавкая, стекает в сапоги. Из такого снега хорошо лепить снеговиков. Лицом к ветру стоять просто противно. Долгожданные в обычных условиях привалы превращаются в муку, сокращаются, а потом пропадают.
Надевать рюкзак тоже противно, холод моментально пробегает по остывшей спине. Через пару минут все же согреваемся, понимая, что идти намного теплее, чем стоять. Длинные снежные фалды, образуемые ветром, украшают острые вершины окрестных гор – полное впечатление сурового высокогорья. Пересечение нулевой изотермы не приносит облегчения, напротив, пронизывающий ледяной дождь еще хуже липкого снега.
В обед выпадают полчаса счастья, пока в палатке работают примусы, и пока мы наслаждаемся горячей едой. Потом еда кончается, примусы остывают.
– Что мне нравится, – говорит Андрон, – так это наш режим. Пять месяцев строго по графику, несмотря ни на что, мы три раза в сутки едим горячую пищу. В моей жизни не было такого со времен армии.
Собрав остатки воли в кулак, выскакиваю из палатки и начинаю интенсивно махать руками, чтобы за счет заботливых центробежных сил увеличить приток крови в замерзающие пальцы. Первое движение после состояния оцепенения оказывается чересчур резким – потягиваю какую-то мышцу живота, чему панически пугаюсь в первый момент.
Ветер после обеда становится встречным. Мы поднимаемся на перевал. Шапка сползает на лоб, и глаза заливает потоками едкой линючей воды. Смотрю вперед только исподлобья и не далее Костиных сапог, месящих грязь в двух метрах передо мной. Капюшон анорака резкими порывами ветра сдувается. Наконец, беру его кусок в рот и держу зубами.
Перевалили. Порывы ветра сдувают воду из ручья, оголяя его дно! Передохнув пару минут между каменными холмами, идем дальше. Идем без остановок полтора часа. Пора вставать на ночевку, хотя холодовая анестезия не дает прочувствовать усталость и боль мозолей.
Пытаюсь шаманскими методами разгонять тучи. На этот раз это не удается.
Палатки ставим вагончиком: проход в голубую через желтую. В желтой организуем кухню. Там ночуют Костя, как специалист по примусам, и Андрюха – дежурный. Остальные залезают в голубую. После этого тщательно задраиваемся, договорившись для нужды использовать пространство между палатками. Во время реализации этой договоренности у меня сводит ногу, и лишь ценой героических усилий удается спасти стоящую почему-то между палатками большую стефановскую кружку.
Насквозь мокрую одежду снимаю и с омерзением бросаю в угол. Меняю трусы, носки и нижнюю рубашку. Больше сухого ничего нет. Выжимаю свитер из полартека (хороший, между прочим, материал: греет и в сыром состоянии), надеваю его и залезаю в спальник. Выпиваем понемногу спирта. На меня нападает икота. Клин клином выбивают: пью вторую порцию. Помогает! Согреваемся и к подаче ужина оживаем. Пусть, как утверждают сторонники трезвости, это кажущееся тепло, но без такой иллюзии трудно выжить в здешних условиях.
У Стефана жутко распухли ноги, что привело к потертостям. Сказывается и недостаточная пока акклиматизация. Он, вероятно, предпочел бы никуда не идти. Мне и самому неохота. «Стопарик, да в тряпки» – весьма заманчиво, но спасение в движении, надо бежать вниз в зеленую долину Эргувеема, подальше от снега и неприветливых гор. Там – дрова и костер. Там жизнь!
На пути – невысокие, припорошенные снегом перевалы, бесчисленные ручейки и речки с невыговариваемыми и незапоминаемыми туземными названиями, болотца, озерки, снежники-перелетки с экзотическими гротами и пещерами. 
Природа после снегопада сама подивилась сотворенному и пристыженно притихла в смиренной неподвижности. Лужи замерзли, ручьи замолчали. Замерли, словно мишени, насупленные чайки. Задумчивое солнце к обеду выползло из сени зимних туч, неподвижно приколотых к вершинам гор. Оттаявшая земля источает дух соломы, прелых листьев и последних грибов. Вот и первый куст чозении на пути к настоящим дровам. Он придавлен зимним снегом и колючим ветром. Его корни-ветви распластались на берегу ручья, в них вплетены камни, песок, куцые ошметки дерна.
Выходим к Эргувеему. Реку необходимо переходить вброд.
– Я перейду реку без одежды, – предлагает Андрей, – Вам ничего не останется, как идти за мной.
Я все-таки пошел вниз по реке в поисках лучшего брода в районе устья следующего правого притока. Сомнения развеял Костя, которого я через несколько минут увидел на противоположном берегу Эргувеема прыгающим и машущим руками. Действительно, делать нечего. Кто в одежде, а кто без нее переходим реку по пояс в воде. Идем по диагонали вниз, не сопротивляясь течению.
Пошли вдоль ручья, потом стали срезать угол. Напрасно, залезли в кочкарник. Но наткнулись на невиданную доселе плантацию морошки. Назначен внеочередной привал, сброшены рюкзаки, и осуществляется витаминное насыщение. Удивительна пламенная морошка – спелая дыня со вкусом ананаса и изяществом земляники, едва ли не самая вкусная в природе ягода, растущая не в тропиках и даже не в средней полосе, а на крайнем севере, в стране ветров и холода, где в июле может выпасть снег, а в сентябре – уже зима.
Неспелая ягода имеет желто-зеленую окраску, затем, все еще не поспев, обретает ярко-красный цвет. О спелости и наилучшем вкусе свидетельствует янтарно-оливково-желтая окраска. Переспевая, ягода опять краснеет и, наконец, меняет окраску на бледно-желтую после первого заморозка. Употреблять ее в пищу можно в любом состоянии. В частности, варенье варят, главным образом, из неспелой красной ягоды, потому что собрать и донести ее домой на вершине спелости просто невозможно, она растекается ананасовым соком в руках сборщика!
На ночевку встали в симпатичном месте на берегу ручья у крутого берега. Но ветер долетает даже сюда. Вообще он уже немного утомил, да и пара солнечных дней от Всевышнего не помешала бы нам. Во время длительного общения с природой возникает несравненное ощущение связи с Богом. А для атеиста становятся более понятными истоки религии, происходит ее осмысление и устанавливается весьма почтительное отношешие к ней.
Озеро Пычгынмыгытгын (в просторечии – Пычки-Мычки, в переводе с чукотского – «сломанное ружье») имеет форму бумеранга. Его восточная часть протискивается между гор и упирается в Улювеемскую впадину. Северная часть озера короче, за ней виднеются горы. В долинах речек, впадающих в озеро, необычно густая растительность. В укрытых от зимних ветров уголках можно найти чозении до четырех метров высотой и до 30 см в диаметре у основания. 
Внешний угол «сломанного ружья» слегка заболочен, вдоль берега много мелких озер. Тут же из Пычгынмыгытгына вытекает река, в истоке которой стоит одинокий домик-балок – наше пристанище на короткий день отдыха.
Хит дневки – Костин пирог с грибами. Слегка поджаренные подберезовики были закатаны в тонкие слои теста. Нечто подобное можно сотворить и с мясом уток, гусей или, например, евражек.
Проблема дневки – ноги Стефана. Они находятся в весьма плачевном состоянии: из многочисленных ран непрерывно выделяется гной. Андрей даже признает, что ему следовало от Великой повернуть назад и выйти на Иультинскую трассу. Оставить его на Пычки-Мычки нереально: даже если можно найти средства для его последующей эвакуации отсюда вертолетом, то уж насобирать продуктов из наших негустых запасов для реализации этого проекта невозможно. Ему придется, собрав всю волю, идти с нами до озера Иони. Костя вызвался взять шефство над стефановскими ногами, объявив их общественным снаряжением.
Проведена очередная реорганизация жилищ. Теперь желтая палатка – передвижной медицинский пункт. В ней проживают врач Мержоев и пациент Степочкин. Три раза в день из палатки доносятся стоны, напоминающие стенания из порнофильмов. Стефан, извини, ради Бога, за такое сравнение, слишком долог наш путь, и мы очень одичали.
Другая палатка содержит всех прочих членов экспедиционного отряда. Сегодня состыковали спальники и ночевали вдвоем с Андрюхой. Тепло и уютно. Завтра пригласим к себе и Андрона. Провели в спальниках 11 часов! Улеглись в 8, встали только в 7, после того как у соседей закончилась десмургия.
Продолжаем жить в Улювеемской впадине в узком пространстве между низкой мутно-белой облачностью и мокрой тундрой. Пейзажи скрыты облаками, окрестности остаются неизвестными для нас. Серая погода – серое настроение. Облака поднялись – поднялось настроение. Ожили утиные стаи и скрипучие журавлиные косяки. Открылись холмы, раскрашенные пламенными осенними красками. У реки трава непонятного цвета.
– Стронциановая желтая, красный краплак, охра светлая. Еще травяная зеленая и все перемешать, – профессионально комментирует Андрон, вытаскивая свою «Практику». – Да, еще умбра натуральная, пожалуй. Красивое сочетание. Нарисуешь так – не поверят.
Андрей Степочкин попросил пораньше остановиться на ночевку. Кроме возможности отдыха для Стефана, вижу еще, по крайней мере, два положительных момента в досрочной остановке. Во-первых, место ночевки одно из наилучших во всей экспедиции: ровная прелестная полянка на берегу тихого ручейка. Плюс безветрие и безоблачность. Во-вторых, все теперь встает на свои места: придем на озеро Иони девятого без всяких надсадок. Я уже начал ловить себя на том, что изменяю своему принципу ходьбы на время, прикинув, дескать: пятого будем ночевать у Леурвеема, шестого – на перевале к Пыркавааму, седьмого – на берегу Ионивеема, восьмого придем на Иони.
Вот и кульминация – Ионивеем. Река не оставляет никаких шансов на переправу. Мрачно бредем вверх по ее левому берегу. Через три ходки мы подошли к месту, где Ионивеем разливается на две протоки. Показалось, что если его и можно где-то перейти вброд, так только тут. Костя пробует пересечь реку, но несколько поспешно и высоковато по течению. Андрей готовится к своей попытке более тщательно: снимает лишнюю одежду, подвязывает к поясу сапоги. Рюкзак он держит над головой. Пошел. По пояс, по грудь...
– Меня бы уже смыло, – кричит Андрон.
– Меня бы тоже, не понимаю, как можно бороться с потоком, полностью находясь в его власти.
В этот момент стало смывать и Андрюху. Какое-то время он стоял в вязких и холодных объятиях струи, тщетно пытаясь развернуться. Затем его сносит поток. Из последних сил он подталкивает рюкзак к берегу, где мы с Андроном подхватываем его. Насквозь мокрому Андрею также удается вернуться на берег. С Андреем Зориным связана самая крупная ошибка в моей туристской карьере: находясь в плену иллюзорных обязательств, я не настоял на включении Андрюхи в состав полюсной экспедиции 1994 года. А именно пахарей нам тогда и не хватило.
У жаркого костра (по берегам Ионивеема полно плавника) готовим обед из трех куропаток, положенных Андроном одним выстрелом, и решаем идти вверх по реке до устья ручья, вытекающего из озера Иони, не предпринимая других попыток переправы вброд. Там Костя, согласно нашему плану, как несравненный пловец, преодолевает реку и идет к оленеводам за лодкой, имеющейся у них по сведениям г-на Тототто.
Во время похода на фотоэтюды с легким ужасом обнаруживаю, что второй рукав реки намного суровее первого. На берегу казалось наоборот: стоит добраться до островка, а там уж элементарно. С высокого увала хорошо видна глубина различных мест Ионивеема, освещенного солнцем. Забраться на возвышенность до попытки переправы и оценить брод сверху мне не пришло в голову.
Чукотские реки, в частности, Ионивеем, не склонны разливаться на много рукавов. Берега их не всегда галечные или песчаные. Порой эти реки напоминают равнинные канавы с крутыми недоступными берегами, заросшими кустами, но при этом они обладают полноводностью Нила и горной мощью.
Шли вдали от Ионивеема, лишая себя соблазна вновь и вновь пытаться бродить реку. Двигались мы по краю возвышенности вроде одностороннего оврага, потом по болоту, кочкарнику. Посреди болота встречались райские острова твердой почвы с зарослями желтой чозении, морошки и голубики, но было и много стариц, напоминающих по форме полумесяцы, обращенные к нам остриями, из-за которых приходилось совершать обидные обходы. Заметили впереди светлый балок. Просто так посреди тундры строения никто не возводит. Балок должен быть привязан к какому-нибудь ключевому географическому объекту. Например, к устью ручья или к броду. Идите к балку, и не ошибетесь!
Так оно и есть. Балок стоит в месте брода, и отсюда километрах в шести в направлении озера виднеются какие-то строения. Но присутствуют и два существенных минуса. Первый: балок расположен на противоположном берегу реки; второй: невооруженным глазом видно, что брод все равно невозможен, поскольку прошедшие дожди исключают возможность переправы и в этом месте.
Солнце садится в облако цвета спелой морошки. По реке стелется волокнистый дымно-синий туман. В вечернем небе плавают журавлиные клинья. Они тренируются перед дальней дорогой на юг. Впереди вожак, его поочередно сменяют журавли из ближнего окружения. Они интенсивно машут крыльями, а последние самые молодые птицы минутами неподвижно парят за своими братьями.
Девятое сентября. 143-й день путешествия. Полседьмого утра. Один градус мороза. Неподвижный рассветный туман. Переправа вплавь. Река в этом месте имеет одно мощное русло шириной метров 80. Костя разминается, потом стоит неподвижно. Может быть, он взывает к помощи аллаха. Затем медленно складывает сменную одежду в мешок, надевает мой тонкий полар, поднимает мешок над головой и уходит в реку. За 20 секунд Костя добрался до места, в котором вода достигла его груди. Он швырнул мешок перед собой и поплыл. Он дышал так громко, что каждый вздох был слышен на нашем берегу. Через 14 секунд он стоял на противоположном! Он взмахнул рукой, как футболист, забивший гол, быстро оделся, развесил на кустах мокрую одежду и побежал к оленеводам.
Полдень. В тени – 17 градусов. На солнце – 35! Лежим, загораем на песке.
– Костя что-то тащит нашим берегом, – кричит Андрей Зорин.
Это лодка.
– Добежал я бегом до базы. Никого нет. Прокол, думаю, – не спеша рассказывает Костя, поглощая утиный суп. – Потом слышу детский плач. Оказывается, все еще спали. Напугал я Леню Бисерова, ихнего начальника, русского, между прочим: он из комнаты выходит поутру, а тут мужик бородатый стоит. Объяснил ему все как есть. Леня рассказал, где спрятана его лодка, дал рыбы и пошел растапливать баню. Так что нас ждут.
На озере Иони, расположившемся между одноименной горой и вершиной Гыльмимлыней, находится промежуточная база оленеводов. Она так и называется – «Иони», что-то вроде постоялого двора. Скотоводы, кочующие по горам и тундрам, могут найти здесь кратковременный приют, расслабиться на пару дней в постоянной схватке с суровым чукотским климатом. Эти люди вызывают искреннее уважение. В своей каждодневной борьбе за существование они могут полагаться только на свои силы. Чукчи-оленеводы рассматривают наши карты, дают советы.
– Раньше я был коммунистом, – неожиданно говорит старший из них. – Но сейчас лучше. Труднее, но лучше. Сами себе хозяева, язык вспоминаем, обычаи. Раньше солярку в тундру тоннами выливали, продукты ящиками бросали. Разве это дело? Сейчас добро стали ценить. А как иначе?
Продукты к оленеводам уже давно не завозились. Хлеб готовится по ионийской технологии из остатков пшена и вермишели. Пшено промывается, вермишель измельчается. Эти ингредиенты перемешиваются с добавлением воды, соли и соды до состояния цементного раствора средней густоты. Далее способ производства хлеба предусматривает трехчасовое томление смеси с целью набухания пшена и лишения вермишелевых обломков их полосчатой структуры. Завершение процедуры проходит на раскаленной сковороде, смазанной рыбьим или оленьим жиром. Пышные лепешки «Ионика» имеют изумительный вкус!
Хуже, как мы убедились, обстоят дела в поселках. Медвежья услуга в виде льгот коренному населению, придуманная советской национальной политикой, поныне продолжает развращать местных жителей, воспринимающих бесплатные детские сады, обеды и прочее как должное. Сказочной помощи «от заграницы» ждать не приходится, поскольку интерес к Чукотке тех же американцев, не нашедших здесь сколько-нибудь серьезных партнеров, упал до нулевой отметки. Иностранцев в поселках представляют теперь только миссионеры и сектанты, распространяющие сомнительные религиозные воззрения.
Оленеводы не едят жареного мяса. Они потребляют сырое, вяленое, вареное. Из мяса, которым они нас угостили, были приготовлены бефстрогановы под соевым соусом, найденном в чулане. Это блюдо привело чукчей в неописуемый восторг. А отбивные с кориандром и черным перцем с незначительными добавками лимонной кислоты привели их в экстаз.
– В жизни не ел ничего более вкусного, – заявил один из них.
Остатки оленины пропустили через мясорубку, предполагая суп с фрикадельками. Еще Леня Бисеров, несмотря на свои проблемы с продуктами, почти силой дал нам копченую ряпушку, соленых гольцов и немного риса, макарон, сахара.
Вечером, когда стемнело, на небе мерцало северное сияние. Его зеленые колеблющиеся разводы опоясывали половину неба.
– К ветру, – констатировал Леонид.
На промбазе «Иони» остался Андрей Степочкин. Ранее перенесенные травмы ног доконали мужественного путешественника. Нас вновь осталось четверо: Андрей Бразгин, Андрей Зорин, Константин Мержоев и я.
Стефан на прощание обзывает нас «феноменами»:
– С апреля шатаетесь, а работоспособность ваша возрастает, – удивляется он. – Я такого не встречал за 20-летнюю практику своих походов. К концу месячного путешествия всегда наступает апатия, а у некоторых даже ступор.
Пологий берег, штормовые волны с пенными гребешками, слева присыпанная редким снежком массивная гора. На горизонте за озером – безымянный горный хребет с покатыми синими сопками. В центре, освещаемая редкими лучами солнца, стоит единственная в цепи остроконечная вершина. Это гора Иннымней. Над ней висит манящий кусок голубого неба.
От озера Иони идет вездеходный след до поселка Лорино. Примерно 30 километров нам с ним по пути. Затем тракторная дорога переходит вброд Ильгувеем. Это – не Ионивеем, но тем не менее оленеводы посоветовали не рисковать, а от брода идти вниз по реке еще примерно 35 километров правым берегом до промбазы «Красная Яранга» и переправляться там с помощью лодки. С «Красной Ярангой» оленеводы связались по рации и предупредили о нашем появлении вечером 12 сентября. Нас ждали.
На «Яранге» нет электричества, помещение освещается тусклыми керосиновыми коптилками, но на промбазе образцовый порядок, чистота и характерный, десятилетиями въедавшийся в бревна запах копченой и вяленой рыбы.
Хозяин «Яранги» Алексей Нотакванаут, как и все оленеводы, подчеркивает, что живут они нормально.
– Вы тут один всю зиму живете?
– Да, я не жалуюсь!
– Где дорога на Лорино?
– Там, под сопкой, километров 15 будет.
– А туда нет дороги или хотя бы вездеходного следа?
– Как нет? Есть. Вчера вездеход приходил. Но дорога петляет. Лучше напрямик идти, но там болото. Сами уж выбирайте...
Гречневой каши на завтрак так много, что жизнь прекрасна. Природа тем временем медленно пробуждается от сна, поднимая свои тяжелые, уставшие веки утреннего тумана. Долина Вэллавынвеема восхитительна. Душа поет. Легкие вдыхают аромат осеннего утра. Кусты не закончились возле нашего лагеря, а продолжаются весь первый переход и уходят за легкий поворот долины, которую сжимают обступившие горы.
За поворотом чудеса: чозении достигают четырех метров высоты, диаметр их стволов у основания больше двадцати сантиметров! Видимо, узкая, уходящая на восток, долина слабо подвержена холодным северным ветрам. Великолепный аромат жухлых листьев. Этот запах всегда напоминает мне Зеленую рощу, планетарий под куполом старого собора, школу, девочек и мальчиков из далекого октября 1967 года. А колхозы Косулино, Бобровка? Те же запахи витали в лесу за дружеским обедом после уборки картофеля или моркови... Из правого глаза почему-то вытекла маленькая слеза. Я вытер ее рукой и сказал:
– Вспотел я что-то на вашем Вэллавынвееме!
Что-то белое мелькнуло в кустах. К счастью, Андрон рядом. Кажется, куропатка, но уже через секунду ору:
– Заяц!
Андрон, как биатлонист, вскидывает ружье и стреляет. Заяц падает. Я ликую, размахивая руками, но беляк вдруг вскакивает и несется вверх по склону. У Андрона заедает картонную гильзу (заранее заготовленные боеприпасы давно кончились, а эти патроны были куплены в Эгвекиноте). Андрон вместе с рюкзаком бежит по склону. Впечатление такое, что он хочет добить зайца прикладом.
– Да он уже сдох. В камнях лежит, – комментирует Костя.
– Точно?
– Дохлее не бывает!
– Готов, – говорит Андрон, поднимая его за задние лапы.
Перевалили в Лоринку через отрог Мышатника (название горы), затем в Выквыльвэваам (а это река). На втором перевале обширные выходы каких-то светлых пород. Здесь прячутся десятки, сотни побелевших к зиме зайцев. Воодушевленные вкусным обедом, снарядили Андрона на охоту. Но на этот раз нас учуяли, и белые точки кинулись врассыпную.
– Эх, была б мелкашка, – сокрушался наш охотник.
На последнем отрезке пути проходим по 30–35 км в день. Идем плотной группой, никто не отстает. В нашей группе нет «пассажиров»: четыре пахаря из четырех. Я никогда в жизни не был в такой прекрасной форме, как в сентябре 1997 года. Сорок лет – прекрасный возраст, уверяю вас. Могли бы идти и больше, дневной километраж ограничивается только световым днем. Например, 16 сентября восход солнца, по данным нашего навигационного прибора, в 5.46, заход в 18.51. В последние дни дежурные встают в 4.30, общий подъем в 5.30–5.45. В 7 часов утра мы уже в пути. С 12.00 до 15.00 обед, затем идем до начала седьмого вечера. Ставим палатку, готовим ужин, едим уже в сумерках, а дневники пишем при свете свечей.
Дежурю. Полпятого, полная темнота. Моросит дождь, прохладно, но ветра почти нет. Есть проблемы с примусами: один просто вырубился, а второй постоянно артачится. Все-таки удалось его запалить. Но слабо. Решил подбавить огоньку. Он чихнул, обиженно фыркнул и потух. Ждал, пока он остынет. Заработал снова. Каша пригорела.
Озеро Копрогытгын лежит на высоте в полкилометра над уровнем моря. Оно напоминает по форме бобовый стручок с тремя горошинами. За озером довольно крутой с обеих сторон перевал через хребет Гэнканый. На спуске к дождю присоединился ветер, стало опять неприятно, и я запомнил только, что откуда-то сверху слева через туман по траве бежали водные потоки. Чуть ниже наткнулись на медведицу с двумя медвежатами. Толстая обладательница двух прелестных детишек и роскошной лоснящейся шкуры так перепугалась и рванула вверх по склону, что я опасался, не хватит ли ее инфаркт. 
Обед пришелся на опушку чозениевого «леса». Дров много. Раскинули палатку, но в ней расположился только Андрюха, налаживающий помочи для сапог. Остальные прилипли к костру, пытаясь хотя бы слегка погреться под непрекращающимся дождем. Поели куриного супа «с дождем». Так называется блюдо, в которое во время трапезы сверху плюхаются и расходятся кругами дождевые капли.
День очень богат на живность. После обеда спугнули стаю волков, потом опять были медведи, а что касается зайцев, то впечатление такое, будто разбежалась звероферма. Зайцы и медведи сосуществуют до такой степени, что пасутся на одних полянах, и зайцы путаются в медвежьих лапах.
Ночевка на Эндойгуеме была одной из самых отвратительных в экспедиции. Вечером высушить вещи под дождем в темноте не было ни сил, ни желания. Залез в спальник мокрым. Лежал со свечкой, писал дневник и парил. Не, в смысле, в облаках, а исходил паром. Сох, то есть.
Потом задремал, но где-то в 23 часа проснулся, пронзенный мыслью, что очень давно не видел детей, при этом я обнаружил, что не ощущаю ног и как-то вибрирую телом. Стал шевелить пальцами ног и рук, напрягать мышцы спины и делать другие упражнения, которые рекомендуются в наставлениях по выживанию для лиц, погибающих от холода.
Была мысль попроситься третьим в общий спальник к Андрюхам, но посчитал, что это неэтично, поскольку слишком мокр. Под утро я задремал, но проснулся через 15–20 минут, выскочил наружу и принялся делать разные упражнения, чтобы согреться.
Через некоторое время решил надеть куртку. Черт, она абсолютно сырая! Сразу снова замерз. В этот момент проснулся Костя, а я пошел разводить костер. Согрелся, но усталость не ушла. Особенно сильно разболелись передние мышцы на ногах. Вероятно, от вчерашних многочисленных спусков.
Самое восточное озеро России называется Коолен. Это – жемчужина ландшафта. Узкое озеро длиной около 20 км, словно суровый фьорд, залегло в крутом горном распадке. Оно напоминает Щучьи озера на Полярном Урале. Желтые пляж и чозениевые рощи, голубое небо, озерная синева.
На 150-й день путешествия я спросил:
– Мужчины, кто на сколько процентов верил, что мы доживем до такого юбилея и подберемся к самому мысу Дежнева?
– На сто, – говорит Костя.
– Я был абсолютно уверен с самого начала, – подхватил Андрон.
– Если бы я хоть чуть-чуть сомневался, то не пошел бы вообще, – заявляет Андрей Зорин, – Я считаю здесь те и собрались, кто не сомневался. Сомневающиеся отпали...
Утром 18 сентября я получил одну из наиболее серьезных в этом путешествии травм: мне на голову из-за сильного ветра упал палаточный кол. Может, поэтому, а может, по причине важности этого дня я все делал как-то отрешенно, механически, словно робот. Натренированными движениями я убирал палатку, собирал рюкзак, шел и ел.
В середине дня холодный северный ветер взял себе в союзники дождь. Его струи неслись параллельно земле, не оставляя шансов ни одному сухому пятнышку на нашей одежде. Уходить из заброшенной казармы в нежилом поселке Дежнево, где мы пригрелись в обед, не хотелось. Но мы были обречены на успех. Надели кто что смог: Андрюха откопал какую-то драную куртку, я соорудил полиэтиленовую юбку, Костя в очередной раз сменил сапоги. 
Молча движемся, лишенные мыслей и сомнений, в направлении распадка, угадывающегося между двумя черными горными массивами. Со всех гор несутся сплошные потоки ледяной воды. С трудом верится, что неподалеку расположены Уэленские горячие источники. Вылезаем на перевал, ведущий к Берингову проливу. Вместо моря прямо по курсу торчит неожиданный горный отрог. Негнущимися пальцами я разворачиваю карту. Ее сечет дождь, а ветер пытается вырвать из рук. Выясняется, что надо перелезать еще один перевал. На нем Андрей Зорин обгоняет меня и кричит сквозь ветер:
– Вон он, я его вижу!
Понятно, что речь идет о маяке-памятнике Дежневу. Именно в этот момент на меня налетает буря радости. Я еще ничего не вижу, но уже прыгаю, ору и начинаю махать руками. Достигнута цель колоссального пятимесячного мероприятия.
Полная и безоговорочная победа соприкасается с легкой горечью: от знаменитого поселка Наукан остались только фундаменты, постройки вдоль ревущего Берингова пролива тщательно разломаны и обращены в кучи хлама. Форпост величайшей из держав мог бы выглядеть и получше. Но это доходит до сознания позже, а пока мы, обдуваемые ветрами двух океанов, обнимаемся на крайней восточной точке России! Необъятная Родина не сделалась меньше, но стала объятной!